Глава 12. «Золотое правило»

За наставлением о неотступной молитве в Нагорной проповеди следует так называемое «золотое правило»1Впервые выражение «золотое правило» употреблено английским философом Ч. Гиббоном в начале XVII в., содержащее основополагающий принцип, по которому должны строиться отношения между людьми:

Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, тáк поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки (Мф. 7:12).

Слово «итак» (οὗν) должно указывать на связь изречения с тем, что ему предшествовало. Однако прямой связи не усматривается, так как перед этим речь шла о молитве. Скорее, это слово должно указывать на связь «золотого правила» либо со словами Не судите, да не судимы будете, представляющими собой частный случай применения правила, либо с общим контекстом того, что в Нагорной проповеди говорилось об отношениях между людьми, либо с нравственным учением Иисуса в целом.

Аналогичное изречение мы находим в Евангелии от Луки (Лк. 6:31), но там оно помещено между призывами любить врагов, подставлять щеку и давать всякому просящему, которые ему предшествуют, и критикой закона адекватного возмездия, которая за ним следует. Общий контекст речи Иисуса у Луки — любовь к врагам. «Золотое правило» оказывается ровно посередине этой речи и естественно вплетено в ее контекст.

На первый взгляд изречение резко контрастирует с радикальными призывами любить врагов, благословлять проклинающих, благотворить ненавидящим и молиться за обижающих: если в тех призывах развивается идея добра без взаимности, то рассматриваемое изречение как раз построено на принципе взаимности. Некоторые ученые считают, что «исторический Иисус» не мог произнести такое изречение, воплощающее в себе «главный принцип прагматизма». По их мнению, «более вероятно, что это яркий пример популярной максимы из греко-римской этики, уже инкорпорированной в иудаизм и вложенной во вторую очередь в уста Иисуса христианами-евреями, которые почитали Его в числе прочего как своего учителя нравственности»2Meier J. P. A Marginal Jew. Vol. IV. P. 557..

Между тем противоречие на поверку оказывается мнимым. Речь в этом правиле не идет о взаимности реактивного характера — когда человек откликается добром на сделанное ему добро. Речь идет о проактивной жизненной позиции, предполагающей, что человек будет желать другим того же, чего желает себе. «Золотое правило» прекрасно дополняет заповедь о любви к врагам и никоим образом ее не перечеркивает и не отменяет.

Более того, это правило напрямую вытекает из заповеди, которую Иисус ставил на второе место после заповеди любви к Богу: Люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19:18). На этих двух заповедях, по словам Иисуса, утверждается весь закон и пророки (Мф. 22:38–40). Упоминание о законе и пророках связывает вторую заповедь с «золотым правилом», о котором тоже сказано: ибо в этом закон и пророки. Иисус как бы подчеркивает тем самым, что правило взаимности имеет корни в ветхозаветной нравственности. В данном случае Он не реформирует ветхозаветный закон: Он лишь резюмирует его, сводя к некоему основополагающему  принципу.

Призыв любить ближнего, как самого себя, многократно зафиксирован в Новом Завете (Мф. 19:19; 22:39; Мк. 12:31, 33; Лк. 10:27; Рим. 13:9). В Послании Иакова он назван «законом царским» (Иак. 2:8), а апостол Павел говорит о нем: весь за­кон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал. 5:14). Многочисленность упоминаний этого закона на страницах новозаветных писаний заставляет считать его одним из важнейших аспектов христианской этики. Но любить ближних, «как самого себя», как раз и означает поступать с ними так, как человек хотел бы, чтобы они поступали с ним.

В Деяниях сохранена речь Иакова, произнесенная на апостольском соборе в Иерусалиме. В ней он предлагает разослать язычникам письмо с призывом, в числе прочего, не делать другим того, чего не хотят себе. Такое письмо было составлено, и формула была в него включена (Деян. 15:20, 29). Здесь «золотое правило» выражено в отрицательной форме. Упоминание его в речи Иакова и в соборном послании апостолов к язычникам лишь подчеркивает важность, которую ему придавало первое христианское поколение.

Исследователями неоднократно отмечалось, что «золотое правило» является универсальным нравственным принципом, в той или иной форме отраженным в основных религиозных и философских системах Древнего мира, включая античную философию, иудаизм, христианство, ислам, конфуцианство и буддизм. Оно нашло отражение и в философии Нового времени, в частности в «категорическом императиве» Канта3Кант И. Основы метафизики нравственности. М., 1999. С. 207.. Мы не будем приводить здесь все общеизвестные параллели, так как они достаточно многочисленны. Однако мы должны отметить, что, за исключением античной философии и индуизма, с которыми Иисус вряд ли был знаком, все эти параллели относятся к эпохе, последовавшей за появлением христианства.

Что же касается Ветхого Завета — а именно Ветхий Завет, как мы видели, был тем основанием, на котором Иисус строил Нагорную проповедь, — то прямой параллели к «золотому правилу» мы в нем не находим. Среди шестисот тринадцати законов Моисеева законодательства нет ни «золотого правила», ни чего-либо близкого к нему4Апресян Р. Г. Талион и золотое правило. С. 82.. Ближайшая косвенная параллель — слова из книги Товита: Что ненавистно тебе самому, того не делай никому (Тов. 4:15). Можно еще вспомнить совет из книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова: Суди о ближнем по себе (Сир. 31:17). Однако в первом случае мы имеем «золотое правило» лишь в отрицательной форме, а во втором принцип сформулирован столь обобщенно, что говорить о прямой связи между ним и изречением Иисуса в Нагорной проповеди невозможно. Таким образом, очевидно, что, формулируя столь важный этический принцип, Иисус не имел перед глазами никакого литературного первоисточника.

В Вавилонском талмуде, составленном между III и VII веками по Р. Х., но отражающем споры между последователями Шаммая и Гиллеля, происходившие во времена Иисуса, рассказывается о том, как один язычник, придя к Шаммаю, попросил пересказать ему всю Тору, пока он стоит на одной ноге. Шаммай прогнал его палкой. Тогда язычник пришел к Гиллелю с той же просьбой и получил ответ: «Не делай соседу того, что ненавистно тебе; в этом вся Тора. Остальное — пояснения; теперь иди и учись»5Талмуд. Шаббат 31а. Т. 9. С. 217–218..

Даже если эта история действительно имела место во времена Шаммая и Гиллеля, а не является позднейшим анекдотом, в ней «золотое правило» выражено лишь в отрицательной форме. Если же учитывать время составления Вавилонского талмуда, то нельзя исключить влияние на его составителей и редакторов христианской этики, пусть даже косвенное.

«Золотое правило» в той форме, в которой оно выражено Иисусом в Нагорной проповеди, продолжает служить одним из основополагающих нравственных ориентиров в христианской этике. Будучи связующим звеном между христианской и ветхозаветной этическими системами, оно одновременно связывает христианство с многими другими — как более ранними, так и более поздними — философскими и религиозными течениями. Если целый ряд заповедей Нагорной проповеди (включая прежде всего заповедь о любви к врагам) определяет уникальный характер христианской нравственности как сверхъестественного нравственного закона, то данное правило удерживается в рамках естественного закона.

Понятие естественного закона (лат. lex naturalis) или естественного права (jus naturalis) имеет важное значение в латинском богословии. Оно предполагает наличие в человеческой природе таких нравственных установок, которые являются общими для всего человечества и укоренены в понятии «совесть». Мы не будем здесь входить в рассмотрение самой теории естественного права, так как она интерпретируется по-разному, в зависимости от того, в какой контекст помещается — античной философии, латинской средневековой мысли или философии нового времени. Ограничимся лишь тем изречением апостола Павла, которое легло в основу средневекового представления о естественном праве: ибо когда язычники, не имеющие за­ кона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них на­писано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мыс­ли их (Рим. 2:14–15).

Общий контекст речи апостола Павла — соотношение между законом Моисеевым и теми духовно-нравственными установками, которые существуют в языческом мире. Рассматривая это соотношение, Павел приходит к весьма радикальному выводу: если у язычников нет того абсолютного закона, который имел Божественное происхождение, то у них тем не менее есть закон, написанный в сердцах. Этот закон — голос совести, позволяющий им отличать добро от зла.

Первому поколению христиан эта мысль казалась революционной, как и вся деятельность Павла по привлечению язычников в Церковь и его настойчивость в отношении отмены для язычников таких основополагающих иудейских обычаев, как обре́зание. По данному поводу между Павлом и Варнавой с одной стороны и «некоторыми братьями, пришедшими из Иудеи», с другой, возникло разногласие и немалое состязание, потребовавшее созыва экстраординарного собора всех апостолов (Деян. 15:1–6).

Однако апостол Павел в данном случае не говорил ничего принципиально нового по сравнению с тем, что уже было сформулировано Иисусом в качестве основополагающего универсального нравственного принципа. Иисус выводил его из закона Моисеева, настаивая на том, что в этом закон и пророки. Павел лишь шел на один шаг дальше, утверждая, что основополагающие нравственные принципы не сводятся к букве закона Моисеева: Бог вложил нравственное чувство не только в иудеев благодаря закону и пророкам, но и в язычников.

Нагорная проповедь не является систематическим изложением христианской нравственности. Однако она носит программный характер. Все ее установки скреплены внутренней взаимозависимостью. Начальная часть проповеди, в особенности заповеди Блаженства и шесть антитез, отличается радикализмом и новизной: Иисус переворачивает многие постулаты естественной человеческой нравственности. В заключительной части Нагорной проповеди Он, однако, показывает, что предписываемые Им нормы не противоречат естественной нравственности, а должны уживаться с ней, дополняя и развивая ее, выводя на новый, более высокий уровень, но не отменяя полностью.

В свете сказанного мы можем вернуться к словам Иисуса о том, что ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все (Мф. 5:18). В том месте проповеди, в котором эти слова помещены, они как бы диссонируют с ее содержанием: как можно говорить о буквальном соблюдении закона, когда Иисус перетолковывает одну за другой заповеди закона Моисеева, вводя вместо них Свои заповеди? Однако заключительная часть Нагорной проповеди в некоторой степени уравновешивает то, что на первый взгляд может казаться несовместимым: закон Моисеев, исходивший от Бога, но базировавшийся на естественной нравственности, и тот новый закон, который тоже исходит от Бога, но помимо естественных норм содержит в себе и сверхъестественные. Если исполнение естественных норм не требует от христианина ничего сверх того, что ожидается от любого другого человека, то сверхъестественные нормы предполагают духовное перерождение и нравственный подвиг.