Место святителя Григория Богослова в истории раннего монашества

Каково место Григория Богослова в истории раннего монашества? В том смысле, в каком слово «монах» употребляется по отношению к египетским монастырям IV века, он вообще не был монахом. Он не был также членом какой-либо конкретной общины каппадокийских аскетов, хотя и проводил некоторое время в подобных общинах. Из трех традиционных монашеских обетов — послушания, нестяжания и целомудрия1О понимании этих обетов Василием Великим cм.: Gribomont. Basile I, 38. — он соблюдал только последний. Что касается обета нестяжания, то в течение всей жизни Григорий оставался богатым аристократом, владел большим имением с домом, землей, садом и рабами. Что же касается обета послушания, то Григорий был совершенно не способен подчиняться церковным властям: приняв священство, он убежал в пустыню, а потом вернулся и оправдывался в своем «непослушании»2Сл. 2, 6; SC 247, 94 = Сл. 3; 1.25. ; став епископом, никогда не служил в своей епархии; будучи избран на Константинопольский престол,  вскоре подал в отставку. Личная свобода была для него превыше всего; об этом он неоднократно открыто заявлял. Но именно в этом остром чувстве свободы, на наш взгляд, и заключается монашество Григория Богослова. Получая назначения на церковные должности, он считал себя вправе не исполнять возложенные на него обязанности, если они противоречили его устремлениям; занимаясь церковными делами, сохранял свободу духа; владея богатством, оставался внутренне свободен от него. Григорий мог себе позволить говорить своим прихожанам о том, как ему приятно «жить с небольшим и скудным куском хлеба»3Сл. 2, 100, 7–8; SC 247, 220 = 1.59. , о своей «власянице» и «малоценной трапезе, ненамного отличающейся от трапезы птиц»4Сл. 36, 6, 14–17; SC 318, 254 = 1.505.–506., хотя слушатели знали о его состоятельности: он искренне считал себя свободным от собственных богатств и мог позволить себе роскошь питаться скудно, одеваться бедно и вести подвижнический образ жизни.

Григорий понимал монашество не как принадлежность к определенному церковному институту5В его время, кстати, монашество еще не было институционально оформлено и место монашества внутри Церкви не было четко определено. Попыткой такого «оформления» стали «Правила» Василия Великого, однако и в них речь не шла о монашестве как определенном институте внутри Церкви., а прежде всего как внутреннюю устремленность к Богу, постоянное пребывание в молитве, стремление к уединенной и безмолвной жизни. Монашество для Григория — это также возможность посвящать время размышлениям о Боге, о смысле человеческой жизни, возможность вести жизнь безмятежную и лишенную забот, уходить в горы или совершать прогулки вдоль берега моря. Кроме того, и, может быть, прежде всего остального, — это возможность беспрепятственно заниматься учеными трудами: читать Писание, книги отцов Церкви, античных философов, поэтов и историков, писать богословские, нравственные и автобиографические трактаты, проповеди, стихи и письма. В этом смысле Григорий, так же как блж. Иероним на Западе, может быть назван родоначальником ученого монашества.

В аскетическом лексиконе Григория помимо понятий «безмолвия» и «отшельничества» важное место занимает понятие «пустыни». На языке раннего монашества пустыней называлось всякое место, которое человек избирал для уединенной жизни, будь то пустыня в географическом смысле, горы или дремучий лес: для Григория пустыней было его имение в Назианзе. Григорий называет пустыню «руководительницей» всей своей жизни, «сотрудницей», «матерью божественного восхождения» и «обожительницей»6Сл. 3, 1, 3–6; SC 247, 242 = Сл. 2; 1.20.. Цель ухода в пустыню — освободиться от мятежа мира сего и обрести ту внутреннюю тишину, которая необходима для богообщения. Григорий ссылается на примеры пророка Илии, Иоанна Крестителя и Самого Иисуса Христа, когда говорит о необходимости опыта пустыни для христианина:

...И Илия с удовольствием предавался философии  на Кармиле, и Иоанн в пустыне, и Сам Иисус совершал дела перед народом, а в молитвах упражнялся главным образом в пустынных местах. Какой закон дал Он тем самым? Думаю, тот, что для чистого собеседования с Богом необходимо пребывать в безмолвии и хотя бы немного возвести свой ум от обманчивого. Ибо Сам Он не нуждался в удалении, да и не имел места, где мог бы скрыться, будучи Богом и все наполняющим, но (уединялся), чтобы мы научились, что бывает время для дел, а бывает — для высшего упражнения7 Сл. 26, 7, 8–16; SC 284, 240–242 = 1.376–377..

Стоит обратить внимание на то, что как в приведенном тексте, так и во многих других Григорий говорит об уединенной жизни как «философии». Для него монашество есть подражание не только образу жизни Христа и пророков, но — в какой-то степени — и образу жизни античных философов. Григорий был не единственным, кто воспринимал монашество как философию: среди ученых монахов его времени такое восприятие было общепринятым. Василий Великий, в частности, говорил, что истинный философ — это человек, который заключил тело в монастыре, а ум собирает внутрь себя8Наставления подвижнические 5 (PG 31, 1360 B).. Григорий Нисский называл монашеский стол «философской трапезой»9Жизнь Макрины (PG 46, 997 A).

Вместе с тем Григорий подчеркивал, что монашеская жизнь несравненно выше образа жизни античных философов. Хотя у последних встречаются достойные подражания примеры воздержания и мудрости, только в христианстве возможны подлинные образцы святости. В Слове 4, «Против Юлиана», Григорий противопоставляет монахов античным философам, доказывая, что монашество есть путь, ведущий к соединению с Богом, озарению Божественным светом и обожению:

Видишь ли этих (людей), у которых нет ни имущества, ни крова, почти не имеющих плоти и крови и тем самым приближающихся к Богу, у которых ноги не омыты, а ложем служит земля, как говорит твой Гомер10Илиада 16, 235.... которые долу, но выше дольнего; среди людей, но выше человеческого; связаны, но свободны; теснимы, но не удерживаемы; которые не обладают ничем в мире, но всем превыше мира; у которых жизнь сугуба — одну они презирают, а о другой заботятся; которые через умерщвление – бессмертны, через отрешение — соединены с Богом; которые вне (страстной) любви, но пламенеют божественной и бесстрастной любовью; которые (обладают) источником Света и еще здесь — его озарениями; у которых ангельские псалмопения, всенощное стояние и переселение к Богу ума, восхищенного (на высоту); у которых чистота и очищение; которые не знают меры в восхождении и обожении; у которых скалы и небо, низложения и (возведения на) престолы, нагота и одежда нетления, пустыня и торжество на небесах, власть над (земными) наслаждениями и нескончаемое неизреченное наслаждение; слезы которых очищают грех мира, а воздеяние рук — угашает пламя, укрощает зверей, притупляет мечи, обращает в бегство полки11Сл. 4, 71, 8–29; SC 309, 182–184 = 1.91. Ср. Евр 11, 33..

В течение всей своей жизни Григорий общался с монахами и восхищался аскетическими подвигами многих из них. В Слове 6, произнесенном по случаю воссоединения монахов Назианзской епархии со своим епископом, Григорий описывает «посты, молитвы, слезы, мозоли на коленях, ударение в грудь, стенания, воссылаемые из глубины, всенощное стояние, переселение ума к Богу»; он говорит также о внешнем виде монахов, которые ходили босиком, не мылись, носили простую одежду и имели «аккуратную стрижку»; упоминает твердую походку монахов, их неблуждающий взор и приятную улыбку, «или, скорее, только вид улыбки, целомудренно удерживающий от смеха»12 Сл. 6, 2, 6–22; SC 405, 122–124 = 1.146.. Все это очень близко к тому, что Василий Великий писал Григорию в одном из своих ранних писем относительно внешнего вида и поведения монаха: там тоже говорится о воздержании от смеха, нестиранной одежде, твердой походке и пр.13Письмо 2 / Еd. Courtonne, 224–233 = рус.пер. 3, 7–8.

В стихотворении «К Эллению о монахах» Григорий дает краткие характеристики своим знакомым монахам: один из них (Кледоний) «живет для бедных и все свое принес Христу, прежде всего — самого себя»; другой (Эвлалий) заботится о старой и больной матери; третий (Феогний) «стоя на земле, касается небесных престолов... и на его цветущем лице всегда явно сияние радостного духа»14PG 37, 1460–1464 = 2.86–87.. Общая характеристика монахов выдержана в тех же панегирических тонах, что и в Слове «Против Юлиана»:

Все они — служители всесильного Бога,

Каждый совершен в своем благочестии.

Легчайшими стопами идут они по земле...

Это камни великого храма, и Христос связывает их

Друг с другом исполненной любви гармонией Духа...

Они умеренны в словах, умеренны в молчании и держат в узде

И смех, и слух, и неподвижный взгляд...

Земные мертвецы, они мысленно живут в горнем,

Всегда имеют перед глазами великое сияние Бога

И ликостояние благочестивых душ в будущем (веке)15PG 37, 1466–1467 = 2.88..

Однако наряду со многими похвальными словами в адрес монахов его времени мы находим в стихах Григория суровые обличения ложного монашества и едкую сатиру на тех лиц, которых он считал нарушителями монашеской дисциплины. Воспринимая монашество прежде всего как жизнь внутреннюю и сокровенную, он восставал против лицемерия и ханжества, в которые иногда вырождалось монашеское благочестие. Все внешние признаки, о которых говорилось выше, — хождение босиком, ношение бедной одежды, потупленный взор и пр. — ни в коем случае не являются самоцелью: они лишь «побочные эффекты» монашеского образа жизни, сущность которого заключается в очищении сердца и непрестанной молитве. Хотя Григорий искренне восхищался теми монахами, которых описывал в Слове «Против Юлиана» или в стихотворении «К Эллению», он сам по внешнему виду не принадлежал к их числу. Традиционные монахи не мылись и не лечились у врачей, а Григорий по совету врачей лечился на водах16 Письмо 125 / Еd. Gallay, 92 = 2.481.. Монахи отказывались от своих имений, а Григорий сохранял все свое за собой: его даже обвиняли в том, что он «роскошествует», что он «богат» и живет в «праздности»17PG 37, 1349 = 2.253–254.. Отвечая на эти обвинения, Григорий подчеркивал, что истинное монашество не ограничивается принятием на себя монашеского «вида»:

У нас есть, может быть, источник, и садик, и прохладный

ветерок,

И тень деревьев — самые незначительные стяжания;

И это вы называете роскошью. Или уж

Христианам нельзя и дышать? Может, и это нам

возбраните?..

Как мрачен ты, юноша, как бледен, ходишь без обуви,

С неопрятной прической, едва выговариваешь слово!

И одежда свисает у тебя с пояса, и черная ряса

Чинно волочится по земле. Если все это ради веры, вся жизнь должна быть тому

свидетельством,

А если лишь рисовка, пусть другой хвалит это!18 PG 37, 1350–1351 = 2.254.

Монашество, превращенное в кликушество, вызывает справедливый гнев Григория. Но еще резче говорит он о тех монахах, которые, нарушая обет целомудрия, живут с лицами противоположного пола. В городском монашестве IV века достаточно широко распространился обычай, по которому монах-одиночка или неженатый клирик жил под одной крышей с так называемой «синизактой» ( букв. «введенная» в дом), или «агапитой» ( «возлюбленная»), которая формально была его служанкой, а в реальности могла стать любовницей. Имели также место случаи сожительства монахини или девы с синизактомагапитом19См.: Lampe. Lexicon, 1317–1318.. Против этого вопиющего нарушения церковной дисциплины был направлен 3-й канон Никейского Собора 325 года20«Великий Собор решительно определил, чтобы ни епископу, ни пресвитеру, ни диакону и вообще никому из состоящих в клире не дозволялось иметь в доме сожительствующую женщину, исключая разве матерь, или сестру, или тетку...» Правило относится, естественно, к безбрачным клирикам., а также многие страницы в сочинениях Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Нисского, Иоанна Златоуста и др.

Григорий Богослов не скупится на резкие слова, обращаясь к монахам и монахиням, находящимся в сожительстве с лицами другого пола:

Агапитам-мужчинам, а также агапитам-женщинам

скажу вот что:

Провалитесь вы, проклятье для христиан; провалитесь,

Прикрывающие беснование естества...

Избегай всякого мужчины, а особенно синизакта:

Это горькая вода Мерры, поверь мне, дева...

При смешении белого с черным получается серый цвет;

Жизнь и смерть не имеют ничего общего.

А тех, кого все называют синизактами,

Не знаю, считать ли в браке или вне брака...

Монахи, ведите жизнь монахов.

Если же с агапитами

Сожительствуете, вы не монахи...21PG 37, 88–93 = 2.172–173.

Мы видим, что Григорий выступает в качестве борца за чистоту монашеской жизни, напоминая монахам своего времени о том идеале жизни в подражание Христу, к которому они призваны.

Место Григория в истории восточного монашества достаточно скромно; его сочинения на аскетические темы несравнимы по значимости с сочинениями Афанасия, Василия Великого и Евагрия — основоположников монашеской письменности. Однако личный опыт Григория, несомненно, важен для всей последующей монашеской традиции. В его лице мы встречаемся с редким типом монаха-аристократа, монаха-богослова, монаха-философа, монаха-поэта. Его жизнь стала свидетельством того, что монах по призванию остается монахом и на епископской кафедре, и на церковном Соборе, и сидя за письменным столом в своем имении, и принимая лечебные ванны, и находясь в тенистой роще, и прогуливаясь по берегу моря. Живя в миру, монах остается вне мира, свободный от земных привязанностей. Он живет в Боге там, куда жизнь забросила его и где Промыслом Божиим определено ему нести свое служение.

Источник: Митрополит Иларион (Алфеев). Жизнь и учение святителя Григория Богослова.