Награда для общительного монаха

Святоотеческие тексты так много говорят о сосредоточенной молитве и молитвенном подвиге, что человек, живущий в миру, теряется: что же остается делать тем, чья жизнь далека от размеренности? Как человеку, привыкшему к «многозадачной» действительности, почувствовать присутствие Бога?

Православный портал «Иисус» и сообщество активных мирян «Фавор» провели встречу с участием Максима Калинина — шеф-редактора портала, исследователя сирийской христианской мистической традиции, — чтобы обсудить, насколько вообще возможна «мирянская духовность». Максим рассказал о примерах из сирийской традиции, когда служение людям и жизнь в миру удостаивались божественной награды и служили примером монахам в древности — и нам сегодня.

В предыдущем материале речь шла о мирянине, которого Бог поставил выше ангелов. Сегодня, продолжая публиковать расшифровку лекции Максима Калинина, рассказываем о монахе, который отказался от уединения ради людей — и за это сподобился видеть Бога.

Мар Шамли, вероятно, был учеником Иосифа Хаззайи. Арамейское слово «шамли» означает «исполнил» (возможно, «Бог исполнил» или «Иисус исполнил»). Из внешних источников мы знаем, что у этого подвижника было много учеников. А из письма самого мар Шамли — единственного текста, сохранившегося от мистика, — мы знаем еще и о том, что к этому подвижнику стекались за советом люди, живущие в миру. 

Это выглядит весьма необычно: обычно сирийские мистики живут в уединении, а мар Шамли принимал посетителей. Это напоминает старчество на Руси — в частности, Оптинских старцев. Из письма мар Шамли мы узнаем, что стояло за его известностью среди людей: он горько сетует на то, что ему не удается уединиться.  Он призван жить духовной жизнью в безмолвии, но каждый день вынужден говорить с людьми, которые к нему приходят. Когда он пребывает в молчании, ему достаточно горных трав в пищу и его опыта созерцания, чтобы чувствовать себя хорошо. Когда же он много говорит, ему хочется больше есть, но еда не приносит утешения, мысли рассеиваются. Но он, тем не менее, считал своим долгом погружаться в суету и принимать людей. 

Мар Шамли описывает видение, которое у него случилось в седмину святых апостолов (в Церкви Востока год разделен на седмины). В этот период он ушел в затвор и там пережил опыт, который в письме обозначает словом «ясность». Для сирийской мистической традиции это очень важное слово. Оно указывает на то состояние, когда человек совершенно проясняет свое внутреннее зеркало. Тогда он способен видеть других людей по образу Божиему, чувствовать в каждом человеке незамутненный образ Бога, способен видеть ангелов как сродных ему существ, и, подобно первозданному Адаму, снова может охватить в своем сердце все творение: и ангельское, и материальное. Мар Шамли рассказывает, какую ясность он пережил. Ему казалось, что небо и земля вмещаются в его сердце, он видел всех людей, облеченных в славу Божию, и испытывал горячую любовь к ним. 

Сирийские мистики рассказывают о нескольких видах любви. В данном случае использован термин reḥmṯā, который указывает на сильную степень привязанности (этимологически этот термин связан со словом, обозначающим материнскую утробу.) Мар Шамли говорит, что во время своего видения испытал горячую любовь к каждому человеку, а потом узрел Самого Христа. Он описывает видение Христа как солнце. Солнце в восточносирийской традиции — это любимый символ Христа, потому что у солнца есть зримый, ограниченный диск и есть свет, который наполняет все небо. Для восточно-сирийской традиции видение незримого Бога возможно только через тело, через тело Человека Христа. Солнечный диск, который сияет бескрайним светом, — это символ человеческой природы Христа. Мар Шамли говорит, что увидел самого Христа в единстве Его Божества и человечества, и не может выразить изумление, которое он испытал. 

После он вновь вернулся к общению с людьми. И, когда монах снова стал говорить, то утратил и ощущение ясности, и ощущение превыше ясности, переживание Божественного присутствия. Он почувствовал себя вдовой, которая оплакивает мужа. То есть, когда он вновь погрузился в суету, то испытал болезненное ощущение, которое мистики и сирийской, и греческой, и русской традиции (Симеон Новый Богослов, Силуан Афонский) описывают как ощущение горькой утраты. 

Читайте также: Какая молитва приятнее Богу? Ответ Исаака Сирина.

В письме мар Шамли меня приводит в восторг то, как он жертвенно погружался в суету человеческого общежития. Но дальше в письме он говорит, что после опыта утраты принял решение уйти в затвор и ни с кем более не общаться. Он решил, что в общении с людьми достичь подобного состояния невозможно. Этим и завершается его письмо. 

Когда я читал это письмо, я задавался вопросом, а точно ли это мар Шамли должен был понять в результате. Исаак Сирин и Иосиф Хаззайя говорят о том, что состояние, которое он описывает, состояние видения Божественного Света, достигается годами, что есть, возможно, только один человек на целое поколение, который этого состояния удостаивается. А мар Шамли говорит, что удостоился его сразу, как только ушел в безмолвие. Не было ли это, наоборот, ответом от Всевышнего на то, что он не отказывался от общения с людьми, что ради любви он не испугался того, чтобы помочь приходящим к нему людям? 

Сам мар Шамли этого так не осознавал. Но, когда читаешь других мистиков, видишь, что они жили в пустыне годами, чтобы удостоиться состояния, о котором он рассказывает. Он чувствовал, что «отдает кровь», но шел на постоянное общение — ради любви, а не из суеты, не из желания рассеяться, — и он, наоборот, удостоился того, чего мог не удостоиться за всю свою жизнь. Может быть, Всевышний хотел сказать мар Шамли нечто иное.  Может быть, наоборот, в этом красивом опыте была показана значимость служения людям. В качестве косвенного подтверждения моей догадки приведу момент из жизнеописания мар Шамли, которое составил его ученик Бех Ишо Камульский, пока еще малоизвестный сирийский мистик. Он вспоминает о том, как мар Шамли беседовал со своими учениками, и ученики увидели Свет. В какой мере его можно назвать Божественным или естественным светом (сирийские мистики говорят о естественном сиянии человека, которое видят подвижники), сложно сказать, но они увидели, что его лицо просияло, как в опыте Преображения. Сам мар Шамли об этом ничего не говорит, но заметьте, — этот мистический опыт, который он пережил и о котором пишет его ученик, тоже связан с общением с людьми. Он тоже связан с беседой. Он тоже связан с подвигом любви, когда учитель передает нечто своим ученикам. То есть, оба дара, которых удостоился мар Шамли, были связаны с опытом общения с людьми. Тогда я окончательно удостоверился в том, что опыт взаимодействия с людьми имеет ценность для сирийской мистической традиции, ориентированной на безмолвие, и дарование, о котором говорит мар Шамли, было ответом на его деятельную любовь.