Иоанн Лествичник и православный идеал святости

Иоанн Лествичник. Фреска
Источник: Елицы Медиа

Четвертая неделя Великого поста посвящена памяти великого подвижника древней Церкви, преподобного Иоанна Лествичника. Святой вошел в историю как игумен Синайской горы и автор аскетического произведения под названием «Лествица» (по-русски — «Лестница»). По названию своего бессмертного труда Иоанн именуется Лествичником. Памяти Иоанна соответствуют и чтения из Апостола и Евангелия, которые являются обычными для дней памяти преподобных святых.

При этом, у четвертого великопостного воскресного дня есть и основное чтение, сохранившееся в Уставе еще с того времени, когда особенного воспоминания Иоанна в Великий пост еще не существовало. Это чтение об исцелении бесноватого отрока, отец которого произнес удивительные по своей драматичной неразрешимости слова: «Верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк. 9, 17-31).

Торжественное воспоминание синайского подвижника и его аскетического труда в самом начале второй половины Великого поста — это повод для размышления о святости в православной традиции.

В Символе веры исповедуется вера во Единую, Святую, Кафолическую и Апостольскую Церковь. Святость Церкви — это объективная, таинственная, сакраментальная, христологическая, благодатная святость Тела Христова. Как об этом пишет в своем «Катехизисе» святитель Филарет Московский, «Церковь святая, потому что освящена Господом Иисусом Христом через Его страдания, его учение, Его молитву и через Таинства».

Но святость Церкви это и святость святых. Это святость в Церкви. Это то, каким образом Церковь понимает человеческую святость, каким образом Церковь, и те, кто в Церкви, видят путь к достижению святости. Имеется в виду святость субъективная, личная или корпоративная — святость Церкви как общества верующих.

Что же такое святость в Православии? Это святость монашеского типа. Святость самоограничения, утеснения себя в пище и питье, человеческих потребностях, возведенная в эталон и идеал. Девизом такого миропонимания является фраза: «Свет монахам — ангелы, свет мирянам — монахи».

Важным элементом герменевтики святости является то, каким образом бывает прочитана евангельская история, назидания Христа ученикам, библейские тексты и наставления. В Православии они обычно воспринимаются, как аскетическое повествование. Сознанию большинства верующих апостолы предстают безбрачными аскетами, Иосиф именуется «мнимым Отцом Господа», а Богородица — Просветительницей Афона. «Кстати, две тысячи лет назад апостолы, по сути, три года были самыми настоящими новоначальными послушниками у Иисуса Христа. Их главным занятием было следовать за своим Учителем и с радостным изумлением открывать для себя Его всемогущество и любовь», — пишет в своем патерике «Несвятые святые», — митрополит Тихон (Шевкунов).

Развитие гуманитарных и философских дисциплин, новые исторические данные вполне ясно указывают на то, что догмат и практика существуют как динамическая, постоянно меняющаяся реальность. При этом каждая христианская традиция обладает базовыми, с трудом поддающимися видоизменению свойствами, герменевтическими характеристиками, топосами, которые необходимо выявить и по-настоящему изучить.

Для подтверждения того, что святость в Православии есть именно аскетическая, монашеская святость, можно обозначить несколько аспектов:

Помимо мучеников, большинство святых в богослужебном календаре Православной Церкви представлены монашествующими; аскетическая святость превалирует над этической;
На уровне сознания верных (т. н. sensus fidelium), а также в современных православных богословских и нравоучительных трудах монашеский постриг приравнивается к таинствам;
Важным элементом сознания верных является убеждение, что мир стоит, существует и спасается молитвами монашествующих;
Начиная с эпохи после иконоборчества веро- и нравоучительный авторитет Церкви, то есть способность возвещать, говорить и проповедовать от имени Церкви принадлежит монашествующим;
Иерархическое начало в жизни Церкви канонически спаяно с монашеством — только монахи могут быть епископами;
Великий пост в наши дни в значительной степени посвящен именно самоограничению в пище и питии. Это происходит в противоположность этической стороне предпасхального времени — благотворению, служению и диаконии, которые были основными столпами поста в Древней Церкви;
На основе монашества как состояния «здесь и сейчас», образа жизни, который отличает добровольно принятая на себя бедность, безвластие и воздержание, в итоге сформировался особенный, де факто привилегированный институт, статус, который может быть утрачен только через открытое отречение.

В этом смысле очень важно, что три воскресенья святой Четыредесятницы посвящены аскетической монашеской тематике. В Лествице преподобного Иоанна монашеский тип святости представлен с предельной, скрупулезной, безоговорочной точностью.

«Лествица»

Источник: Православие и мир

Памяти Иоанна Лествичника в Великий Пост мы обязаны последнему периоду в истории Константинопольской византийской Церкви, XIII-XIV векам, когда в богослужебный великопостный устав было внесено это воспоминание. Скорее всего, память Иоанна была внесена в богослужебный календарь загадочным константинопольским клириком Никифором Каллистом Ксанфопулом (1268/1274-1328), историком и литургическим поэтом, по одной из датировок родившимся в 1274 году — в год смерти Фомы Аквинского. В отличие от дня памяти Григория Паламы во второе великопостное воскресенье, с которым современное церковное сознание ошибочно связывает полемику с католичеством, воспоминание Иоанна Лествичника давно уже утратило разъединительные контексты — первоначально оно было направлено против оригенистов и монофизитов — и стало объединительным. «Наследие Иоанна» одинаково важно и дорого и для Востока, и для Запада.

Древние монахи-подвижники, учителя и ученики Иоанна, далекие и близкие основатели и продолжатели монашеских движений христианской древности хотели преобразить мир. Но мир неожиданно и мгновенно преобразился сам.

Некогда в своем трактате «О Девстве» Григорий Нисский (335-394) писал, что тотальное безбрачие человечества не только не опасно, но и является идеалом. Ведь тогда род человеческий пресечется, это вынудит (!) Господа Иисуса вернуться вновь. Григорий был не одинок. Это были времена романтиков, дон кихотов, сражавшихся с ветряными мельницами демонских козней, веривших, что за ними — анархистами, бунтарями и романтиками во Христе — будущее. По их убеждению, христианство вот-вот должно было охватить собою всю землю, а они, «отцы-пустынники и жены непорочны» будут призваны придать ему аскетические монашеские контуры. Но наступало иное время.

Победа императора Ираклия над Персидской империей в 628 году обернулась катастрофой. Спустя всего несколько лет огромные территории христианской Африки и Ближнего Востока были заняты арабскими завоевателями. Аскетическая глобализация мира была прервана. Чтобы остановить стремительное проникновение новых завоевателей во все уголки Вселенной, империя повсеместно установила карантинные блокпосты. Всем, включая синайских монахов, казалось, что через краткое время все вернется на свои места. Но они ошибались. Мир более никогда не сделался прежним.