Разделенные автокефалы или единые братья?

В последние месяцы мы становимся свидетелями очень опасного и, судя по всему, неоправданного кризиса, который разразился в недрах нашей Церкви. Повод – предстоящее предоставление автокефалии Церкви Украины или, скорее, создание автокефальной Церкви на Украине.

Кажется, что межправославные связи представляют большой вопрос сегодня, и в то время, как преследуется единство с инославными, православные, исповедуя между собой любовь, разрушают её в своей жизни. Они проповедуют союз общения друг с другом, но на деле утверждают обратное.

А верующий народ наблюдает, как его главы ссорятся, прибегая к законнической аргументации, и, вместо того, чтобы объединять верующих, создают лагеря сторонников и фракции противоборствующих защитников. Как жаль!

Во всём этом раздоре есть один предлог и одно основание. Предлог – это необходимость автокефалии Церкви Украины. А основание – право её предоставления. Кому это право принадлежит, кто его имеет?

Слова, которые мы слышим и к которым апеллируют вовлечённые Церкви, – это исторические привилегии, полномочия и каноны. К сожалению, то слово, которое мы не слышим, это – Евангелие.

Мой первый вопрос: неужели с духовной точки зрения автокефалия так необходима? И если да, нельзя ли было немного обождать?

Есть и второй: настолько ли значимы наши права, что мы должны их защищать, пренебрегая нашими братьями или даже воюя с ними, или прерывая наше с ними тысячелетнее общение?

И третий: неужели взывание к историческим правам и канонам важнее обращения к слову Евангелия?

Константинополь уже называет русских, до сих пор бывших братьями, «друзьями». Они же отказываются признавать вселенское значение Константинопольского Патриархата.

Так рушатся самые фундаментальные основания единства Церкви: братство, выразитель которой есть всеправославное общение, и её вселенский статус, гарантом которого, согласно канонам и историческому преданию, является Константинополь.

1. В действительности, автокефалия Украины есть не столько неотложная необходимость, сколько право и настоятельный политический запрос. Напротив, единство Церквей является крайней необходимостью и не подлежащей обсуждению евангельской заповедью. Что имеет большее значение: автокефалия одной поместной Церкви или же единство всех «во Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви»?

А те, кто требует автокефалию, кто они? Возможно ли, чтобы человек сомнительных духовных устоев, светский – президент, и до сих пор отвергавшийся как раскольник, с проблематичным восприятием экклесиологии, самопровозглашённый «патриарх», были бы подходящими лицами для выражения в Святом Духе потребности, воли Бога и воздыхания Церкви на Украине?

И если мы не хотим услышать голос выступающих против автокефалии, то как мы можем возложить свои надежды о единстве на тех, кто уже спровоцировал многолетний раскол и долгие годы привечает всех низвергнутых, без канонического церковного подчинения старостильников из греческого мира и не только?

Если бы Филарет был избран патриархом Московским в 1990 году (к чему так стремился, но этого не произошло), хотел бы он сегодня стать митрополитом автокефальной Церкви Украины? И если да, то от кого [бы просил автокефалию]? От Синода Москвы, который сам бы возглавлял, или от Константинополя, который он сегодня псевдо-почитает и перед которым якобы преклоняет колена?

2. По христианской логике не прав тот, кто смотрит только на свои права. Прав тот, кто их защищает, однако, сохраняя в равновесии любовь, мир, терпение, прощение, примирение, потому что только так охраняются «права» Бога. С другой стороны, наше спасение основано на величайшей несправедливости: «клятва разрушися осуждения праведнаго, неправедным судом Праведнику осуждену бывшу» (из славника стихир на "Господи, воззвах" праздника Крестовоздвижения – прим. переводчика). Какое счастье, что Господь не взывал к справедливости и к Своим правам!

На данной стадии подход к решению проблемы украинской автокефалии осуществляется на основании прав тех, кто её предоставляет, то есть Фанара и Москвы, исторической или политэкономической силы, а не евангельского слова, или хотя бы существования церковной необходимости на Украине. Кроме того, на горизонте различимы контуры серьёзных политических расчётов, руководства и давления. А от святого Евангелия осталась только... обложка.

3. В самом деле, какое отношение может иметь это всё к логике Распятого Бога, к нравственному содержанию заповедей блаженства и Нагорной проповеди, к омовению ног на Тайной Вечере, к заветам Господа о служении и почётном месте последнего, к архиерейской молитве Господа «да будут все едино», к учению и духу божественного Павла, к проповедям, которые мы слышим каждое воскресенье, и энцикликам, выпускаемым на великие праздники? Разве возможно, чтобы применение канонов отменяло Евангелие?

Кто может понять, как возможно, чтобы на протяжении тысячелетия братские Церкви Христовы радовались, вскрывая уклонения и ошибки другой? Может быть, напряжение, которое мы переживаем сегодня, означает, что мы не любили друга по-настоящему в прошлом? Иначе как оправдать то, что уста наших церковных вождей громогласно поддерживают межхристианский и межрелигиозный диалог и отказываются от общения друг с другом? Почему они бессильны принять, что благодать Божия может просветить немного иначе и другую сторону? Возможно ли, чтобы все просвещение было только вместе с нами и ни один его луч не просветил бы и других, до сего дня наших братьев? Какое в конечном счёте имеет значение слово «общение», если оно не предполагает и взаимопонимание?

Или как происходит то, что не принимаются во внимание губительные последствия угрозы раскола? Ну чем виноваты простые верующие, что вынуждены быть отсечёнными от благодати других святынь? Почему русские верующие должны лишиться Афона или Патмоса, а грекоязычные — Святого Серафима Саровского, киевских пещер, Валаама и благодати русских новомучеников? Разве благодать Бога не всемирная и не для того, чтобы все ею делились? Если нас объединяют общая вера и догматы, то как оправдать разделение, в основании которого лежит административное несогласие?

Наконец, Евангелие любви, прощения, единства - для кого оно написано и зачем? Разве нас и вызовов нашего времени оно не касается?

4. Кроме того, какими будут наше православное исповедание в диаспоре или в странах нашей миссии? Какого Христа мы будем проповедовать и исповедовать? Того, Который «к единству всех призвал», а мы отменяем Его слово своей жизнью? Или Того, Который не сумел на протяжении вот уже 2000 лет объединить даже своих верных? Удовлетворение от достижения автокефалии непродолжительно и для немногих. Соблазн верующих и всего мира безмерный и всеобщий. Грех раскола не излечивается и не прощается.

5. Но и Москва разве может осуждать своих клириков и верующих, которые причащаются на Афоне или на Патмосе (или, возможно, позже в Иерусалиме и в Греции)? Разве может Божественное причащение стать рычагом политического давления и принуждения? Неужели за тысячу лет таинства мы этому научились? Мы могли бы понять временный разрыв поминовения на уровне патриархов как отчётливое выражение позиции, но никак не полный разрыв общения между верными. Не может Церковь вместо того, чтобы вести народ Божий к святыне, отчуждать его от благодати. Вместо того, чтобы ослаблять веру народа, может, стоило бы укрепить и вразумить его вождей?

Мы надеемся, что наш патриарх раскроет своё вселенское объятье, чтобы вместить в него и русских. Но и не смогут достигнуть церковного единства между собой украинцы, если не сумеют в Церкви простить русских и объединиться с ними. Церковь тогда есть Церковь, когда она упраздняет врагов. Слова недавно причисленного Вселенским Патриархатом к лику святых преподобного Амфилохия Нового, Патмосского, актуальны, как никогда: «Вы хотите отомстить тем, кто причиняет вам вред? Лучшая месть – это любовь. Даже диких зверей изменяет любовь».

Но мы ждём, что и святые отцы в России, благословения которых испрашивает народ в конце каждой службы, поймут, что если они станут действовать смиренно, а не наступательно, то объединят Церковь и по благодати Божией приобретут и сердца всех православных. Нет причины быть в светском смысле «Третьим Римом», но лучше в духовном «Первой и святой Москвой». Пусть они будут первыми в наших сердцах.

Вместе с благоуханным опытом недавнего жестокого у них гонения и благодатью сонма их новомучеников, мы ждём, что они принесут нашей Церкви и благовонное свидетельство единства. Как дурна гордыня маленького и слабого, так велика смиренная мудрость сильного и великого. Это необходимо для всех нас, потому что в конечном счете нас не интересует, кто имеет силу или кто по-своему прав, но кто поступает в Духе Святом и переносит Его благодать.

Богодухновенный призыв апостола Павла: «Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом» (Гал 5, 15), вероятно, указывает путь для всех нас. В церковных ссорах между братьями нет победителей. Все – проигравшие. Зато проигравших нет в примирении. Все – благословенны.
Даже Северная Корея и Южная уже помирились, а мы, ежедневно молящиеся молитвой «Отче наш» в сердце и устами, не можем?

Будем пламенно молиться о том, чтобы Господь дал нам «при искушении и облегчение» (1 Кор 10, 13) и «извел» в скором времени к покаянию и «в покой» (Пс 65, 12). Аминь.

Оригинал статьи на сайте Romfea http://www.romfea.gr/epikairotita-xronika/24589-mesogaias-nikolaos-dixasmenoi-autokefaloi-i-enomenoi-adelfoi
Перевод Александры Никифоровой https://www.facebook.com/alexandra.nikiforova.9/posts/10213072433150592
Публикуется с разрешения переводчика.

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай (Хаджиниколау) родился в 1954 году. Окончил физический факультет Фессалоникийского университета. Затем изучал астрофизику в Гарвардском университете и инженерную механику в Массачусетском технологическом институте (США). Богословское образование получил на богословских факультетах колледжа Честного Креста в Бостоне и Фессалоникийского университета. Работал как научный сотрудник в крупных клиниках Массачусетса и служил в течение двух лет советником NASA. Преподавал в Hellenic College Бостона, на медицинском факультете Критского университета. Прожил два с половиной года на Афоне и принял там монашеский постриг. На протяжении 15 лет служил в Афинах, на Вознесенском подворье монастыря Симонопетра. В апреле 2004 года был избран митрополитом Месогейским и Лавреотикийским. С 2005 года – местоблюститель Священной митрополии Аттики. В декабре 1993 года основал первый в Греции Центр биоэтики и с тех пор руководит им. Член Национального совета исследований и технологии, член Международной организации трансплантанологии, председатель Комитета по биоэтике Священного Синода Элладской Правослвнной Церкви. Автор 10 научных и богословских книг.