Ответ митрополита Илариона (Алфеева) на возражения
Ответ митрополита Илариона (Алфеева) на возражения
Уильяма Лоудера, Фрэнсиса Уотсона и Джоэла Маркуса
Прежде всего, я хотел бы выразить благодарность всем гостям нашей конференции за то, что они приехали и приняли участие в этом обмене мнениями. Идея такого обмена зародилась три года назад во время международной богословской конференции Русской Православной Церкви «Современная библеистика и предание Церкви». Во время обеденного перерыва мы обсуждали некоторые аспекты современной новозаветной науки, но вскоре поняли, что такой диалог требует более академической обстановки. Тогда я предложил созвать еще одну конференцию, специально посвященную современной новозаветной науке. Уже тогда, впрочем, я подумал, что в ходе такой встречи можно будет запланировать и некоторые дальнейшие шаги.
Сейчас я вижу, что многие участники нынешней конференции хотели бы продолжить начавшийся на этой неделе диалог. У меня есть некоторые предложения, но позвольте мне отложить их до завершающей части нашего обсуждения.
Доклад, который я сделал, был, если можно так выразиться, намеренно провокативным. Я хотел бросить вызов некоторым положениям, которые в современной новозаветной науке считаются практически незыблемыми аксиомами. Конечно, каждое из положений такого рода заслуживает серьезной дискуссии, и они не раз вызывали оживленное обсуждение; сторонники разных подходов высказывали сильные аргументы за и против. Но я постараюсь сосредоточиться именно на тех моментах, где в современной науке, как кажется, сложилось нечто вроде научного консенсуса.
В мои намерения не входит ставить под сомнение ценность критического исследования как такового. Напротив, я убежден, что критическая наука XIX и, особенно, XX веков внесла неоценимый вклад в наше понимание Писания. Я совершенно не против того, чтобы выдвигались и развивались разнообразные гипотезы о происхождении и истории библейского текста. Я убежден, что тщательно продуманные гипотезы заслуживают внимания и играют важную роль в научных дискуссиях. Безусловно, мы должны развивать библейскую науку в данном направлении.
Но целью моей критики было задать вопрос: зачем и почему рабочая гипотеза приобретает статус догмы, а затем и незыблемой истины. В своем докладе я привел несколько конкретных примеров, как такое происходит в новозаветной науке. Насколько я могу судить по работам разных ученых-новозаветников, которые я читал, такая тенденция все еще доминирует. Вот ей-то и надо бросить вызов.
Примером может служить гипотеза об «источнике Q», наличие которого некоторые защищают, а другие отрицают. Во многих работах существование такого «источника» считается само собой разумеющимся. Ученые-новозаветники нередко ссылаются на этот «источник» без тени сомнения.
Профессор Маркус только что упомянул научные споры вокруг двух первых заповедей блаженства. Это хорошая демонстрация того, куда подобные подходы могут нас завести. У нас есть две версии заповедей блаженства: короткая в Евангелии от Луки и более разработанная в Евангелии от Матфея. И есть гипотеза (или теория), согласно которой версия, дошедшая до нас в Евангелии от Матфея, представляет собой спиритуализацию или «этизацию» (как пишет Ульрих Луц в своем комментарии на Евангелие от Матфея) более короткой версии Евангелия от Луки.
Предполагают, что исторический Иисус говорил короткими фразами, содержащими краткие и ясные утверждения, а позже, под конец первого столетия авторы Евангелий, такие как Матфей, переработали эти короткие фразы в духе «спиритуализации» и «этизации» таким образом, чтобы получившиеся в результате слова Иисуса (λόγια Ἰησοῦ) лучше соответствовали нуждам их общин.
Если мы сравним две версии заповедей блаженства, мы увидим очень существенные различия. По сути это два разных текста. В одном говорится, что бедные блаженны потому, что в конце концов они станут богатыми, а плачущие блаженны, потому что будут смеяться. Смысл прост и ясен: вы сейчас страдаете, но позже будете удовлетворены и утешены. А когда мы смотрим на заповеди блаженства в версии Матфея, перед нами список нравственных качеств, которые требуются от последователя Иисуса. Этот список тщательно разработан и имеет поэтическую форму.
Если мы признаем, что первоначальной является та версия, которая до нас дошла в Евангелии от Луки, а Матфей переработал ее для нужд своей общины, то это означает, что Матфей просто-напросто на 90 % выдумал свою версию заповедей Блаженства. Это уже больше не слова Христа — если предположить, что подлинные слова Христа донесены до нас Лукой, а сходство между двумя версиями весьма незначительно.
И тогда я задаю следующий вопрос. Если мы последуем такому подходу, насколько достоверны будут для нас Евангелия: мы ведь хотим узнать, в чем состояла подлинная весть Иисуса. Мы можем говорить в таком случае о богословии, или о «благой вести» Матфея, Марка, Луки, Иоанна. Но насколько это значимо для нас, верующих в Иисуса как Сына Божьего? Для нас, ожидающих, что Евангелия передадут нам весть Иисуса?
Если Евангелия не являются Его вестью, а являются всего лишь отражением намного более поздней рефлексии по поводу того, что Он мог бы сказать, тогда в чем вообще их ценность? Почему тогда мы выносим Евангелие посреди церкви и поклоняемся ему как священной книге? Зачем нам почитать Евангелие, если это всего лишь продукт творчества богословов конца I в., которые написали соответствующие Евангелия для своих общин — и при этом в значительной степени просто-напросто придумали слова Иисуса, вложив в Его уста те истины, которые считали нужными?
Критическая библеистика исходит из того, что перед нами две версии заповедей блаженства, восходящие к источнику Q: одна, представленная в Евангелии от Луки, — первоначальная, другая, представленная в Евангелии от Матфея, — позднейшая переработка. Но почему нельзя предположить, что обе версии восходят к самому Иисусу?
Представим себе странствующего Проповедника, Который разговаривает с народом почти каждый день в течение всего времени своего служения, длившегося три с половиной года, а может быть и дольше. Даже если меньше — все равно речь идет о достаточно длительном времени. В разных ситуациях, перед разными аудиториями, Он мог говорить по-разному. Совершенно не обязательно думать, что Он всякий раз повторял слово в слово то, что говорил в предшествующий раз. Иисус говорил о многих разных вещах. Произнося свои речения (λόγια) и притчи в разных контекстах, Он мог подчеркивать в одной ситуации одно, в другой — другое.
Легко представить, как могли возникнуть две версии одного и того же речения. Не обязательно считать, что различия привнесены авторами Евангелий. Разные версии могут восходить к разным свидетелям, которые реально слушали Христа, а Он в разных ситуациях говорил по-разному. Я полагаю, что в Нагорной проповеди Иисус вполне мог произнести заповеди блаженства в той форме, которая представлена в Евангелии от Матфея, а затем, в иной ситуации (может быть, для более простой аудитории) — произнести другую, сокращенную версию.
Еще один непростой вопрос — изображение иудеев в Евангелиях. Я сейчас не могу разбирать этот вопрос подробно, так как иначе мои замечания породят новый цикл дебатов. Но ознакомившись с научными работами последних десятилетий, например с работами Э. Сандерса — они, конечно же, известны вам — я не могу не отметить в этих работах значительный сдвиг в сторону признания иудейской традиции (включая позднейший раввинистический иудаизм) надежным источником для понимания Евангелия и проповеди Христа.
Я вижу ситуацию по-иному. На мой взгляд, раввинистический иудаизм помогает нам понять ту традицию, которую Иисус обличал в Своей проповеди и которую Он оспаривал. Точно так же, как невозможно убрать из Евангелий чудеса Иисуса (иначе придется убрать треть евангельского материала), так же трудно убрать из Евангелий анти-иудейскую полемику — ведь и тут придется убрать по крайней мере четверть евангельского материала.
Больше того, придется изобретать какую-то новую причину для распятия Иисуса.
И такие причины были изобретены. Сандерс и другие исследователи говорят нам, что, поскольку Иисус был распят римлянами, ответственность за Его смерть несут они. В этой перспективе полемика Иисуса с иудеями приобретает характер семейной ссоры, дебатов внутри иудаизма, где Иисус представлял одно направление внутри иудаизма, а его оппоненты — другое. Такое понимание прямо противоречит тексту Евангелия. Оно вступает в конфликт как с теми свидетельствами, которые до нас донес Матфей, так и с теми, которые до нас донес Иоанн. Профессор Маркус только что упоминал и Мф. 27:25, и образ «иудеев» в Евангелии от Иоанна (тоже предмет горячих дискуссий).
Я думаю, существует много моментов, по поводу которых мы можем спорить и не соглашаться. Мы можем разрабатывать разные гипотезы касательно описанных в Евангелии событий и значения евангельских текстов. Но главное, что я хотел сказать в своем докладе: ни одна гипотеза не должна получать статус догмы.
Гипотеза должна оставаться гипотезой. Можно рассматривать то или иное Евангелие как источник. Можно рассматривать тот или иной евангельский текст как источник. Но нельзя рассматривать Q как «источник» — просто потому, что нет в нашем распоряжении такого «источника»! Есть гипотеза, что был текст Q, есть реконструкции этого текста, есть даже его «критическое издание». А вот самого «источника Q» нет — только гипотеза о его существовании. В нее можно верить, можно не верить, но нельзя заставлять читателя считать, что этот «источник» однозначно существовал, что такой-то евангелист заимствовал такой-то материал из Q, а другой материал из Q1, а третий из Q2, и так далее…
Второй момент, на котором я хотел бы остановиться: существует церковная традиция, живая и непрерывная, восходящая к Иисусу и к общине апостолов. Это та самая традиция, что была запечатлена на страницах Евангелий и апостольских посланий. Впоследствии она продолжалась в творениях Отцов Церкви. Я не думаю, что мы вправе помещать разнообразные рабочие гипотезы современной науки на один уровень с церковной традицией. Я думаю, что традиция Церкви имеет бóльшую ценность, поскольку она является непрерывной и намного более древней, а тем самым и более близкой к евангельским событиям.
Во II в., в работах св. Иринея Лионского, уже есть вполне разработанная картина Нового Завета как Священного Писания христиан, с четырьмя Евангелиями: от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна. В работах св. Иринея мы встречаем также попытку описать происхождение этих Евангелий, их соотнесенность с четырьмя сторонами света, с четырьмя «животными» из видения Иезекииля и под. То есть во II в., всего сто лет спустя после евангельских событий, у нас уже есть вполне сформировавшаяся традиция, связанная с Евангелиями.
Я убежден, что ценность церковной традиции очень велика и игнорировать эту традицию опасно для новозаветной науки. Как только мы оставляем ее, мы оказываемся на очень зыбкой почве. Я полагаю, что эта традиция — спасибо проф. Уотсону за напоминание о ценности патристических текстов — я полагаю, что эта традиция очень ценна и может дать нам множество ключей, так необходимых для развития новозаветной науки.
В завершение я хотел бы подчеркнуть еще раз, как важно для нас встречаться и обмениваться мыслями и слушать друг друга. Я предлагаю регулярно проводить здесь, в Москве, новозаветные конференции. Я думаю, что Общецерковная аспирантура и докторантура, которую многие из вас уже посетили, может обеспечить все необходимое для организации такого рода конференций.
Мы уже начали аналогичную серию семинаров по патристике. Наша Общецерковная аспирантура и докторантура организует на регулярной основе конференции по патристике. Мы посвящаем конференцию тому или иному из Отцов Церкви и собираем специалистов по его творчеству. Мы включаем в тематику наших конференций и восточных, и западных отцов. Первая конференция была посвящена св. Исааку Сирину, — вторая св. Симеону Новому Богослову, третья — св. Иоанну Кассиану, а четвертая, которая состоится в апреле будущего года, — св. Ефрему Сирину. Таким образом мы двигаемся от сирийских отцов к греческим, к латинским и снова к сирийским. Оказалось, что это очень полезное мероприятие — мы сводим вместе специалистов, работающих по одной и той же, достаточно узкой тематике. Многие из них раньше знали друг друга только по книгам, но никогда не встречались лично.
Так и здесь. Вот, например, раньше я знал Джоэля Маркуса только по его блестящим работам, по его ставшему классикой комментарию к Евангелию от Матфея. А теперь я вижу его здесь, и это большая радость.
Итак, я выдвигаю предложение: проводить на регулярной основе новозаветные конференции в Москве. Я надеюсь, в течение ближайших нескольких дней мы сможем сформировать из присутствующих здесь ученых небольшой академический оргкомитет и продумать, какой могла бы быть тема ближайшей конференции.
Я вполне мог бы представить себе, например, серию конференций, которые будут следовать за каноном Нового Завета, книга за книгой: конференция по Матфею, по Марку, по Луке, по Иоанну, по Деяниям и так далее. При этом каждая из них должна собирать не просто специалистов по Новому Завету, но, в первую очередь, специалистов по данной книге. Материалы конференций мы будем впоследствии публиковать, так чтобы в итоге, после каждой конференции появлялся сборник, посвященный соответствующей теме.
Таково конкретное предложение, которое я представляю вашему вниманию.