Четыре опоры духовной жизни

Учение о четырех родовых добродетелях в трактате De virtutibus et passionibus и его место в греческой патристической традиции

Родовые добродетели (γενικαὶ ἀρεταί) в трактате De virtutibus et passionibus

Из всех творений богатого и разнопланового греческого корпуса прп. Ефрема Сирина только в трактате De virtutibus et passionibus (далее – VP)¹ дважды говорится о четырех родовых добродетелях – в начале и в конце трактата². Очевидно, что родовые (они же главные, или самые главные, или кардинальные)³ добродетели не находятся в центре внимания авторов, писавших по-гречески под именем прп. Ефрема. Тем не менее упоминание о родовых добродетелях позволяет задаться вопросом о том, каковы особенности учения автора одноименного трактата и насколько это учение вписывается в предшествующую – античную, христианскую⁴ – и последующую традиции.

Сложность задачи подчеркивается веером переводов этого выражения на славянский и русский языки, что видно на примере сочинений прп. Никиты Стифата (ок. 1005–1090). Выражение γενικαὶ ἀρεταί, которое неоднократно встречается в его трактате «О душе», в «Сотницах», в «Диоптре», переводилось прп. Паисием Величковским как «родные добродетели», или «соборные», или «главные»⁵. В печатном тексте славянского «Добротолюбия», отредактированном справщиками, в аналогичных случаях читаем: «первейшие» или «обдержательные»⁶, а в русском «Добротолюбии» свт. Феофана: «главнейшие добродетели»⁷ или просто «главные»⁸. Но в данном случае свт. Феофан переводил «родовые добродетели», приближаясь к пониманию прп. Паисия.

Далее мы проанализируем два фрагмента из VP, в которых встречается упоминание о четырех родовых добродетелях. Вот первый фрагмент:

«И душевными добродетелями мы прежде всего называем эти наиглавнейшие четыре, каковыми являются мужество, разумение, благоразумие/целомудрие и справедливость (τὰς γενικωτάτας τέσσαρας ταύτας, αἵτινές εἰσιν, ἀνδρεία, φρόνησις, σωφροσύνη καὶ δικαιοσύνη), ведь от них рождаются душевные добродетели: вера, надежда, любовь, молитва, смирение, кротость, долготерпение, незлобие, благость, негневливость, знание божественное, негневность, простота, невозмутимость, нелицемерие, любовь к истине и свобода, неосуждение, нетщеславие, ненадменность, отсутствие гордости, незлобие, бесхитростность, несребролюбие, сострадание, милостивость, готовность к отдаче, сдыдливость, благочестие…»⁹

Второй фрагмент завершает основную часть трактата. В нем, в отличие от первого, родовые добродетели приводятся после перечня главных христианских добродетелей:

«Надобно знать, что в меру совершенства какой бы то ни было добродетели невозможно достигнуть тому, кто в продолжение целой жизни съ неутомимым трудолюбием не стремится приобрести ее деятельною рачительностью. Сие должно сказать о милостыне, о молитве, о любви или о которой угодно изъ родовых добродетелей — о мужестве, благоразумии, целомудрии и справедливости (ἤ τινος τῶν γενικῶν ἀρετῶν, ἀνδρείας, φρονήσεως, σωφροσύνης καὶ δικαιοσύνης). При непрерывности труда в исполнении добродетелей надобно остерегаться, чтоб не умалять и совсем не уничтожать их цены и значения, допуская нехорошие при них цели, например человекоугодие, пустую славу и подобное. И, сверх всего этого, в добродетелях надобно упражняться всегда с рассудительностью, которая выше всех добродетелей, как бы некая царица и добродетель добродетелей»¹⁰.

Для греческого корпуса прп. Ефрема слово γενικός является крайне редким и помимо данного трактата встречается всего лишь один раз в другом смысловом блоке, обозначая обычное человеческое счастье и благоденствие¹¹. Напротив, слово ἀρετή используется часто – в общем 432 раза. Следует также отметить, что во всем греческом корпусе прп. Ефрема все четыре добродетели перечисляются вне анализируемого трактата только один раз – как то, чего лишаются любящие богатство и ради него боящиеся смерти¹².

Ниже мы приводим таблицу, в которой отмечена частота использования каждой из четырех добродетелей, а также основополагающей добродетели смирения в греческом корпусе под именем прп. Ефрема Сирина¹³.

Этот же трактат VP, но в усеченном виде приписывался и прп. Иоанну Дамаскину¹⁴, в корпусе которого выражение «родовые добродетели» является таким же редким, как и в греческом корпусе прп. Ефрема. Справедливости ради надо отметить, что перечень четырех главных добродетелей у прп. Иоанна Дамаскина встречается чаще¹⁵, чем у св. Ефрема¹⁶.

Именно VP был включен свт. Феофаном в состав русского «Добротолюбия» в ряду других произведений под именем св. Ефрема¹⁷.

По классификации Д. Эммерденже-Илиаду все произведения «Псевдо-Ефрема» относятся к доиконоборческому, иконоборческому или послеиконоборческому периодам. Поскольку данный трактат мог быть известен свт. Фотию¹⁸, можно предположить для VP первый или второй вариант хронологии как более предпочтительный, что подтверждается и тем, что в церковной традиции трактат стал приписываться прп. Иоанну Дамаскину – богослову первого периода иконоборчества.

Четыре главные/родовые добродетели в античности

В античной, а потом христианской традиции число четыре¹⁹ имело широкий спектр значений. Символика числа четыре была особо плодотворна, поскольку существовали представления о мире как состоящем из четырех элементов и имеющем четыре части света, а также отдельные представления о четырех животных, болезнях²⁰ и др. Данные воззрения были восприняты христианской традицией, для которой число четыре получило дополнительный авторитет в силу четверичного числа Евангелий после окончательного формирования канонического списка книг Священного Писания.

Представление о четырех главных добродетелях, к каковым чаще всего относили, вслед за Платоном²¹, Аристотелем²² и стоиками, мужество (ἀνδρεία), благоразумие (φρόνησις), целомудрие (σωφροσύνη как разумность) и справедливость (δικαιοσύνη), – сложилось в античности. Учение Платона о четырех данных добродетелях раскрывается, в частности, в «Федоне», притом что разумение (φρόνησις) оказывается sine qua non для трех других или для какой-нибудь иной добродетели²³. Первоначально Платон писал еще о пятой добродетели – благочестии, но в поздних диалогах отказался от нее²⁴. Аристотель пишет о том же наборе четырех добродетелей²⁵, но, как и Платон, не использует термин «родовые». Он же писал о главной добродетели среди четырех – справедливости. Эта точка зрения нашла последователей и в христианской традиции.

Впоследствии учение о четырех доброделелях, с общим эпитетом «родовые», использовалось стоиками в разных вариантах. Так, император-стоик Марк Аврелий писал о четырех главных доброделях как о подлинном благе²⁶.

Христианская патристическая традиция

В Ветхом Завете, в книге Премудрости Соломона, перечень четырех добродетелей находится под очевидным античным влиянием²⁷. Однако это исключительный и нетипичный случай для библейского текста. В преддверии становления христианской аретологии оказывается Филон Александрийский, который не просто находился под античным влиянием, но создал грандиозный синтез античного и библейского учений. В частности, он сравнивал четыре основные добродетели с четырьмя реками рая, которые проистекают из одной «главной добродетели» — благости, берущей начало в Эдеме Божественной мудрости²⁸.

Климент Александрийский, следуя Платону, стоикам и Филону, говорил о принципиальном единстве добродетели, разделяющейся на четыре «родовые» добродетели:

«Добродетель по силе едина (μία κατὰ δύναμιν ἡ ἀρετή), однако в зависимости от вида деятельности, в котором она проявляется, ее называют в одном случае разумением (φρόνησις), в другом – благоразумием (σωφροσύνη), в третьем – мужеством (ἀνδρεία) или справедливостью (δικαιοσύνη)»²⁹.

Четыре главные добродетели приводят к обретению мудрости и господству над страстями³⁰.

К IV в. учение о четырех главных добродетелях прочно завоевало свое место в христианской этике. Святитель Василий Великий пишет о них в произвольном порядке – и о прочих, от них зависящих. Хотя в вышеприведенном списке разумение на последнем месте, но, скорее всего, святитель не рассматривает этот перечень как перечисление по иерархии. О разумении в другом произведении он пишет особо, используя библейские цитаты и ссылаясь на античное стоическое учение о четырех добродетелях³¹.

В приписываемом свт. Иоанну Златоусту сочинении по поводу воскрешения Лазаря говорится о четырех главных добродетелях, из которых состоит разум и которые соответствуют четырем элементам, составляющим тело³².

Трактат VP в общем контексте

В целом в античной и христианской греческой литературе можно выделить разные подходы к изложению четырех главных добродетелей в системе аретологии.

1. Четыре главные добродетели как единственные и основные добродетели души.
2. Четыре главные добродетели как первоначальные добродетели для четырех групп, зависящих от них.
3. Четыре главные добродетели как первые в перечне добродетелей.
4. Перечень добродетелей, в котором четыре главные добродетели в полном составе или по отдельности занимают те или иные места³³.

Очевидно, что античное учение о четырех добродетелях оказалось жизненно важным и в поздней Византии, где продолжались попытки дать им максимально глубокое духовное осмысление.

В начале VP содержится фрагмент, в котором четыре главные добродетели признаются ядром христианской аретологии. Другие ключевые христианские добродетели происходят от них, составляя основополагающую для веры и нравственной жизни цепочку. Ясная зависимость от античной традиции при наличии сильной и не зависимой от нее аскетики делает данный фрагмент ценным и значимым, хотя и трудно сопоставимым с оригинальным наследием прп. Ефрема Сирина.

В основной части трактата подробно излагается христианская аскетика применительно к трем частям души: их болезненное состояние во грехах и уврачевание, в котором участвуют разные добродетели, но не четыре главные, или античные, о которых автор как будто забывает. Также излагаются восемь страстей, или страстных помыслов по терминологии Евагрия, и предлагаются соответствующие христианские добродетели³⁴.

В конце трактата автор снова вспоминает о главных добродетелях (у прп. Иоанна Дамаскина данное место опущено), которые на сей раз составляют отдельный блок после перечня христианских добродетелей: милосердия, воздержания, молитвы, любви. В данном случае доказывается необходимость ревностного и постоянного исполнения каждой из вышеперечисленных добродетелей. Ключевыми словами оказываются слова «цель», которая позволяет исполнять добродетели во всей полноте, и «рассудительность» (διάκρισις). Последняя «больше всех добродетелей, как царица³⁵ и добродетель добродетелей (μείζων γὰρ πασῶν τῶν ἀρετῶν ἡ διάκρισις, ὡς βασίλισσά τις οὖσα, καὶ ἀρετὴ ἀρετῶν)»³⁶. Но далее автор снова возвращается к этимологии добродетели как выбора³⁷ и к смыслу разумения как получения умом максимальной пользы³⁸ от богообщения³⁹. Данное рассуждение, очевидно, продолжает рассуждение свт. Василия Великого о том, что «мы знаем разумение как одну из четырех главных добродетелей, благодаря которым мы, люди, становимся знатоками добрых, дурных и нейтральных вещей»⁴⁰.

Особый акцент на рассудительности как самой главной добродетели не противоречит системе родовых добродетелей, поскольку рассудительность и разумение близки друг другу. «Сказал старец: рассудительность больше всех добродетелей»⁴¹, – данное назидание рождается в египетской пустыне. О том же писал и прп. Нил Анкирский: «И таким образом испытанный этими искушениями [подвижник] приходит к рассудительности, которая выше всех добродетелей»⁴². О рассудительности говорил и прп. Иоанн Лествичник, называя ее «умным светом Божественных добродетелей», созерцаемым духовно: «Свет для всех суставов тела – чувственные очи, а умный свет Божественных добродетелей – рассудительность»⁴³. Данное описание возвращает в начало VP, где говорится о телесных и духовных чувствах.

Завершается трактат описанием образа Божия в человеке, который дан всем, и подобия, которое приобретается добродетельной жизнью лишь святыми⁴⁴.

Очевидно, что для автора VP четыре главные добродетели оказываются рамками повествования о преодолении страстей и очищении. Такой ограниченный подход указывает, насколько значимым для христианской аскетики оставалось наследие античной этики.

Родовые добродетели по отдельности в греческом корпусе, приписываемом св. Ефрему

Но какова траектория каждой из добродетелей в греческом корпусе св. Ефрема? Возможно, это тема отдельного и не очень благодарного исследования. Предварительно можно заметить, что самое большое значение приобретает «разумение», но под другими именами («рассудительность» и пр.). Благоразумие/целомудрие часто выступает вместе с чистотой как oratio bimembris («двухчленное выражение»). Мужество входит в перечни добродетелей – иногда как «чадо терпения» – но вне тесной связи с главными добродетелями. И наконец, справедливость не имеет особого значения по аристотелевской схеме и значительно уступает чисто христианским добродетелям – таким, как смирение:

«Если ты возлюбишь его [смирение], в тебе поселится Божественная благодать, и будет благодать как источник, источающий исцеления людям… Оно – столп всех добродетелей, в нем нет печали смерти. Оно научает справедливости и мужеству, терпению и миру. Оно – дом Божий, храни его»⁴⁵.

Сама же справедливость все более ассоциируется с Божественным судом, вразумлением и воздаянием⁴⁶.

Учение о главных добродетелях у прп. Максима Исповедника как возможный источник для VP

В качестве заключения мы кратко рассмотрим учение о главных добродетелях прп. Максима Исповедника, ибо это наиболее яркое раскрытие темы, предшествовавшее VP и, возможно, оказавшее на него влияние. Как известно, аскетическое и богословское учение прп. Максима Исповедника стало богатым синтезом античной и христианской традиции. Для прп. Максима термин γενικός был важной понятийной категорией. Так, он писал о двух «главнейших» добродетелях по сравнению с четырьмя «главными»: о премудрости как пределе всех знаемых вещей и кротости как пределе всех деятельных вещей⁴⁷. В другом же месте – о самой главной добродетели – любви⁴⁸. В священной нумерологии прп. Максима представление о четырех добродетелях вступает в соотношение с другими четверицами или иными цифрами. «Четыре мириады составляют четверицу главных добродетелей; с ними разум, преодолев природу и время, восстанавливается в блаженном достижении бесстрастия»⁴⁹. В частности, прп. Максим сравнивает четыре добродетели с четырьмя Евангелиями: «Святым Евангелиям равночисленна сила четырех главных добродетелей»⁵⁰.

Соотношение четырех добродетелей с тремя силами души, основанное на предшествующей традиции, раскрывается у прп. Максима Исповедника с максимальной полнотой⁵¹. Он описывает, в том числе, соотношение четырех добродетелей и четырех элементов, из которых составлено тело⁵².

С учетом вышесказанного вполне возможно предположить, что трактат De virtutibus et passionibus был составлен в «школе» прп. Максима как компилятивное учебное руководство по аскетике. Но для ответа на этот вопрос потребуется гораздо более детальный анализ других фрагментов текста трактата. В любом случае, как мы постарались показать, трактат De virtutibus et passionibus, авторство которого в греческой традиции приписывается прп. Ефрему Сирину, имеет особую важность для греческой аскетической литературы.