Глава 20 / 2. Явление воскресшего Иисуса Марии Магдалине
11А Мария стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб, 12и видит двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса. 13И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. 14Сказав сие, обратилась назад и увидела Иисуса стоящего; но не узнала, что это Иисус. 15Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. 16Иисус говорит ей: Мария! Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни! — что значит: Учитель! 17Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему. 18Мария Магдалина идет и возвещает ученикам, что видела Господа и что Он это сказал ей.
Во всех трех синоптических Евангелиях женщины узнают о воскресении Христа от одного или двух ангелов. Рассказ Иоанна отличается от синоптических тем, что при первом посещении гробницы Мария Магдалина не видит ничего, кроме отваленного от нее камня. Она возвещает об увиденном Петру и другому ученику; они бегут к гробнице, видят погребальные пелены и возвращаются к себе. Только после этого Мария, вновь оказавшаяся у гроба, видит ангелов и слышит от них не весть о воскресении, а вопрос: «жена! что ты плачешь?». Ее ответ ангелу почти дословно совпадает с тем, что она говорила Петру: «унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его» (Ин. 20:2).
Диалог Марии с воскресшим Учителем напоминает многие другие диалоги из Евангелия от Иоанна, в которых собеседники выказывают образ мыслей, полностью зацикленный на предметах и явлениях земной жизни. К числу таких диалогов относятся беседы Иисуса с Никодимом (Ин. 3:1–12) и самарянкой (Ин. 4:5–26). Нет никаких оснований видеть в этих диалогах лишь стремление Евангелиста показать, насколько отличался духовный уровень собеседников Иисуса от Его духовного уровня. Скорее, они отражают ту истину, которая многообразно раскрывается на страницах каждого из Евангелий: в лице Иисуса земные люди, мужчины и женщины, встречали Того, Чьи слова и действия превосходили их разумение; то, что происходило с Ним и вокруг Него, не укладывалось в рамки обыденного.
Мария поначалу принимает Иисуса за садовника (κηπουρός). Некоторые комментаторы объясняют это тем, что Иисус появился обнаженным (точнее, в одной набедренной повязке), так как оставил погребальные пелены в гробнице[1]. Однако такое предположение безосновательно. Ни одно из Евангелий ничего не говорит о том, во что был одет воскресший Иисус, когда являлся Марии и затем ученикам. По крайней мере, когда два ученика встретили Его по дороге в Эммаус (Лк. 24:15–16), вряд ли Он мог идти с ними в одной лишь набедренной повязке.
Иисус сначала обращается к Марии так же, как обратился к Своей Матери с креста: γύναι («женщина», слав. «жено»). И повторяет вопрос, который она только что услышала от ангелов: «жена! что ты плачешь?». Добавление «кого ищешь?» имеет параллели в словах ангела (ангелов) из синоптических Евангелий: «вы ищете Иисуса распятого» (Мф. 28:5); «Иисуса ищете Назарянина, распятого» (Мр. 16:6); «что вы ищете живого между мертвыми?» (Лк. 24:5).
Комментаторы отмечают, что Мария, согласно Евангелию от Иоанна, дважды повернулась к Иисусу: сначала она «обратилась назад (ἐστράφη εἰς τὰ ὀπίσω) и увидела Иисуса стоящего», а затем, когда Он назвал ее по имени, она, «обратившись (στραφεῖσα), говорит Ему: Раввуни!». Иоанн Златоуст считает, что Мария сначала от ангелов обернулась к стоявшему сзади Иисусу, затем вновь к ангелам и потом опять к Иисусу[2].
Несмотря на то, что Иисус заговорил с Марией, она продолжает не узнавать его. И только после того, как Он называет ее по имени, она понимает, Кто перед ней. Слово «Раввуни» (арам. רבוני rabbūnī — букв. «учитель мой») в греческом тексте Евангелия встречается еще один раз только у Марка: так к Иисусу обращается слепой (Мр. 11:51). Оно представляет собой, возможно, более персонализированную и ласковую форму, чем обычное наименование «равви», которое мы слышим из уст учеников Иисуса (Ин. 1:38, 49; 4:31; 9:2; 11:8), включая Петра (Мр. 9:5; 11:21) и Иуду (Мф. 26:25, 49; Мр. 14:45), а также из уст Никодима (Ин. 3:2), Иоанновых учеников (Ин. 3:26) и народа (Ин. 6:25)[3].
Почему Мария Магдалина не узнает воскресшего Иисуса? Вряд ли можно это объяснить тем, что она плакала, или тем, что было еще темно. Скорее, причина в том, что изменился Его внешний вид. Этот вывод подтверждается свидетельствами других Евангелистов: у Луки два ученика не узнают Иисуса, когда Он присоединяется к ним по дороге (Лк. 24:13–35), а затем другие ученики принимают Его за духа, и Ему приходится доказывать, что Он — Тот Самый Иисус, Которого они видели и знали (Лк. 24:36–43). У Иоанна Иисус в доказательство того, что это Он, а не кто-то другой, показывает ученикам Свои руки, ноги и ребра (Ин. 20:20), а Фоме — раны на Своем теле (Ин. 20:27). Когда Иисус стоит на берегу, ученики не узнают Его (Ин. 21:4).
В евангельских рассказах о воскресении перед нами предстает Христос, имеющий руки, ноги, ребра, раны на теле. В то же время, узнают Его не сразу, а если и узнают, то скорее по косвенным признакам: голосу, знакомому жесту, произносимым словам. Мария узнала Его «не по виду, но по голосу»[1], и то не сразу, а только когда Он назвал ее по имени. Можно вспомнить слова Иисуса о добром пастыре, чьи овцы «слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени... а овцы за ним идут, потому что знают голос его» (Ин. 10:3–4).
Почему Иисус запрещает Марии прикасаться к Нему? Не противоречит ли это свидетельству Матфея, у которого женщины, увидев воскресшего Иисуса, «ухватились за ноги Его» (Мф. 28:9)? Гармонизовать два повествования можно, предположив, что слова «не прикасайся ко Мне» были непосредственной реакцией на поведение Марии, ухватившейся за ноги Иисуса.
Более сложной представляется логическая связь между запретом прикасаться к Нему и тем, что звучит как объяснение причины этого запрета: «ибо Я еще не восшел к Отцу Моему». Древние толкователи усматривали в этом указание на изменение природы тела Христа после воскресения: Мария видела в нем прежнего Иисуса, Он же «сделался по плоти гораздо более совершенным» и потому «научает ее более благоговейному с Ним обращению»[2]. Однако такое толкование вступает в противоречие с тем, что произойдет спустя совсем немного, когда Иисус предложит Фоме ощупать Его руки и ребра (Ин. 20:26).
Параллелизм между явлением Иисуса Марии Магдалине и Его последующем явлением Фоме усматривается в том, что в обоих случаях Иисус ведет Своих последователей к новому типу веры, основанному не на чувственном опыте видения или прикосновения, а на духовном опыте веры в Его воскресение. Мария призывается не прикасаться к телу Иисуса, так, будто Он просто вернулся к Своему прежнему образу существования, а возвестить ученикам о том, что Он восходит к Отцу. Фома будет призван от неверия перейти к вере, основанной не на видении Иисуса в теле, а на вере в Его воскресение[3].
Ученые предлагают и иные варианты толкования[4]. Некоторые исследовательницы из феминистического лагеря находят в словах «не прикасайся ко Мне» признаки грубости и пренебрежительного отношения к женщине[5]. Однако невозможно переносить современные стандарты вежливости и политкорректности на эпоху двухтысячелетней давности и рассматривать евангельские сюжеты через их призму. Хотя Евангелия написаны мужчинами, ни одно из них не содержит признаков неуважения к женщинам. Что же касается повествований о явлениях воскресшего Христа, то в них роль женщин оказывается более существенной, чем роль учеников-мужчин.
Как представляется, слова Иисуса, обращенные к Марии, можно истолковать в том смысле, что Он спешит к Отцу и не хочет, чтобы она удерживала Его на земле. Формула «восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему» напоминает о прощальной беседе Иисуса с учениками, в которой подобные формулы звучат не менее шести раз: «Я к Отцу Моему иду (πορεύομαι)» (Ин. 14:12); «иду (πορεύομαι) к Отцу» (Ин. 14:28); «иду (ὑπάγω) к Пославшему Меня» (Ин. 16:5); «Я иду (ὑπάγω) к Отцу Моему» (Ин. 16:10); «оставляю мир и иду (πορεύομαι) к Отцу» (Ин. 16:28); «Я к Тебе иду (ἔρχομαι)» (Ин. 17:11).
Тема возвращения к Отцу — лейтмотив прощальной беседы. В рассказе о явлении Иисуса Марии этот лейтмотив возникает вновь, однако характерные для прощальной беседы глаголы πορεύομαι, ὑπάγω и ἔρχομαι, обозначающие движение по горизонтали[1], заменяется здесь на глагол, указывающий на движение ввысь: ἀναβαίνω («восхожу»). Вероятна связь с вознесением, о котором не упоминается в Евангелии от Иоанна, но говорится у синоптиков (Мф. 16:19; Лк. 24:51 и Деян. 1:9–10)[2].