Из-за чего поссорились апостолы Петр и Павел?

Отцы Церкви о разногласии между апостолами Петром и Павлом (Гал. 2:11–14)

Послания апостолов — это не только богодухновенный источник христианского вероучения, но и важное свидетельство жизни первого поколения христиан. И прислушиваясь к этому свидетельству, мы видим, что и на самом раннем этапе своего существования Церковь не была свободна от внутренних проблем и конфликтов. Речь идет не только о конфликтах, связанных с чьими-то личными интересами, или с несоответствием отдельных членов Церкви идеалам христианской жизни. Из Нового Завета мы знаем о конфликтах мировоззренческого характера: так, 15-я глава книги Деяний описывает ситуацию, когда среди христиан случился спор о том, должны ли обращенные из язычников соблюдать предписания закона Моисеева, и именно эти споры стали поводом к созыву первого собора в истории Церкви – Апостольского собора в Иерусалиме.

Несмотря на однозначное решение, вынесенное собором, проблема не была исчерпана, и напряжение между «еврейской» и «эллинской» группами в христианской общине по-прежнему сохранялась. Одно из наиболее ярких и неоднозначных свидетельств такого напряжения — инцидент, упоминаемый апостолом Павлом в Послании к Галатам. Сразу же после рассказа о своем участии в Апостольском соборе Павел в этом послании рассказывает о своей встрече с апостолом Петром, который прибыл в Антиохию, город, где апостол Павел трудился на протяжении многих лет. Общение двух апостолов превратилось здесь в настоящее столкновение, о чем Павел красноречиво пишет следующее:

«Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски (ἀναγκάζεις Ἰουδαΐζειν)?» (Гал. 2:11–14).

Этот эпизод с самых ранних времен поражал воображение читателей: ссора двух первоверховных апостолов казалась совершенно невозможным событием. Неудивительно, что многие авторы обращались к этому эпизоду, пытаясь дать ему объяснение, которое разрешило бы сомнения и недоумения читателей. Несмотря на различие трактовок, одно оставалось очевидным: этот эпизод может служить уроком для последующих поколений христиан. То, как этот урок был осмыслен отцами древней Церкви, и станет предметом настоящей статьи.

Прежде всего, сделаем несколько предварительных замечаний. Изложенный в Послании к Галатам эпизод, помимо прочего, важен в том отношении, что он затрагивает тему совместных трапез с язычниками — тему, которой уделяется большое внимание также в книге Деяний в связи с крещением сотника Корнилия (Деян. 10: 1–48). Однако если в Деяниях партия иудействующих упрекала Петра в том, что он ел с язычниками, а он оправдывался (Деян. 11:4–17), то здесь две стороны меняются ролями^[1], и Петр вынужден уклоняться от совместных трапез с язычниками, чтобы не вызвать упреки у иудействующих. Оказавшись в Антиохии, он балансирует между позицией местных христиан, которые были заодно с Павлом и считали соблюдение иудейских обычаев необязательным, и позицией Иерусалимских христиан во главе с Иаковом, придерживавшихся противоположной точки зрения.

О том, насколько трудно было примирить эти две позиции или хотя бы избежать явного конфликта между ними, красноречиво свидетельствует еще один эпизод из жизни апостола Павла. Хотя Павел и обличал Петра в двуличии, сам он, со своей стороны, тоже вынужден был приспосабливаться к взглядам ригористов. Книга Деяний говорит нам о том, что Павел в Листре пожелал взять с собой в путешествие одного из учеников, Тимофея. По свидетельству Луки, Павел «взяв, обрезал его ради Иудеев, находившихся в тех местах; ибо все знали об отце его, что он был Еллин» (Деян. 16:3). Речь идет об обрезании уже крещеного человека, полноценного члена христианской общины. Однако Лука специально подчеркивает, что сделано это было «ради иудеев», то есть для того, чтобы присутствие необрезанного Тимофея рядом с обрезанным Павлом не препятствовало последнему в его миссии среди иудеев.

Рассказав в Послании к Галатам о том, как он противостал Петру в Антиохии, Павел ничего не сообщает о реакции Петра. Другую сторону в споре мы не слышим и даже не знаем, был ли спор, или дело ограничилось тем, что Павел обличил Петра, а тот смолчал.

Недостающий эпизод этой истории был дополнен последующими комментаторами. В III веке Киприан Карфагенский писал по поводу рассматриваемого инцидента:

«Ибо и Петр, которого первого избрал Господь и на котором основал Свою Церковь, когда впоследствии Павел вступил с ним в спор об обрезании, ничего не присваивал себе нагло и не говорил с высокомерием, что ему, как первоизбранному, должны повиноваться новички и последующие: он не пренебрег Павла, несмотря на то что тот прежде был гонителем Церкви, но принял совет истины и легко согласился на законное рассуждение, отстаиваемое Павлом, представляя нам пример согласия и терпения^[2]».

В этих словах предпринята попытка «примирить» двух апостолов, сгладить остроту противоречий, возникших между ними в Антиохии.

Той же цели служила гипотеза, которую Евсевий Кесарийский приписывает Клименту Александрийскому, ссылаясь на его «Очерки», ныне утраченные. Гипотеза состоит в том, что в Антиохии Павел противостал не Кифе-Петру, а некоему иному лицу, который «был тезкой апостолу Петру и одним из семидесяти»^[3]. Данная гипотеза, однако, не получила признания в церковной традиции: ее отвергли и Иоанн Златоуст, и Блаженный Иероним^[4], каждый из которых уделил особое внимание антиохийскому эпизоду.

Наиболее подробно комментирует столкновение Петра и Павла в Антиохии Иоанн Златоуст, посвятивший этому эпизоду отдельную беседу. Он начинает изложение темы с риторического вопроса: «Не смущает ли каждого из слушателей то, что Павел противостал Петру, что столпы церкви сталкиваются и нападают друг на друга?». Отвечая на этот вопрос, Златоуст заявляет: «Поистине они — столпы, поддерживающие и носящие кров веры, и столпы, и щиты, и очи тела церкви, и источники благ, и сокровища, и пристанища; впрочем, всякое название, какое бы кто ни дал им, никогда не выразит их достоинства». Далее он излагает обвинения, которыми могли бы подвергнуться Петр и Павел, если бы между ними действительно произошел конфликт, и заключает: «Если бы случившееся поистине было борьбой и ссорой, то эти обвинения имели бы основание; но это — не борьба, а только кажется ею; напротив, обнаруживает великую мудрость и Павла и Петра и благорасположение их друг к другу»^[5].

Далее Златоуст переходит к похвалам в адрес Петра, описывая его как первопроходца на пути веры:

«Если еще прежде распятия на кресте иудеи сговорились отлучать от синагоги того, кто исповедует Христа, то после распятия и погребения, слыша человека, который не только исповедует Христа, но и со всем любомудрием проповедует все вообще домостроительство (спасения), как они не устремились и по частям не разорвали того, кто первый из всех отважно осмелился противостать их бешенству? Подлинно, здесь важно не то, что он исповедал Христа, но то, что прежде остальных всех вообще, когда те бесновались и волновались от убийства, он исповедал с дерзновением. Как на войне при боевом строе, когда фаланга бывает сомкнута, мы особенно удивляемся выступающему раньше остальных и разрывающему ее фронт, потому что не только этого одного дела, но и всех тех доблестей, которые будут совершены после другими, считается виновником тот, кто сделал начало и приступ, — так точно нужно рассуждать и о Петре, что он, выйдя первым и разорвав фронт фаланги иудеев, и произнеся длинную речь к народу, таким образом, проложил путь и другим апостолам. Хотя Иоанн, хотя Иаков, хотя Павел, хотя другой кто и совершил после что-нибудь великое, но превосходит всех вообще этот, проложивший им путь своим дерзновением, и открывший вход и давший им возможность выступить с полным бесстрашием, подобно реке с сильным течением, и увлекать за собою противников, а души благосклонных слушателей орошать непрестанно^[6].

По словам Златоуста, Павел питал к Петру глубочайшее уважение, считая себя наименьшим из апостолов (1 Кор. 15:9). Павел «знал… каким предпочтением должен был пользоваться Петр, и уважал его больше всех людей, и вообще относился к нему так, как тот заслуживал». Это видно из того, что, несмотря на множество забот, Павел «пошел в Иерусалим, и целью путешествия было не что иное, как видеть Петра» (Гал. 1:18), у которого он оставался пятнадцать дней. «Итак, вы узнали мужество Петра, поняли дружелюбное расположение Павла ко всем апостолам, к самому Петру», — заключает Златоуст^[7].

Как же тогда объяснить то, что случилось в Антиохии? Златоуст ищет объяснение в том, что Павлу была вверена миссия среди необрезанных, тогда как Петр проповедовал преимущественно среди иудеев (Гал. 2:8). Как мудрый царь одному военачальнику поручает главенство над конницей, а другому над пехотой, «так точно и Христос, разделив свое воинство на две части, обратил иудеев к Петру, а язычников к Павлу»^[8]. Причиной того, что Павлу были вверены язычники, а не иудеи, Златоуст видит в том, что последние противодействовали проповеди Павла. Проповедь же среди язычников потребовала иных подходов:

«Получив же, наконец, их, он не так, как Петр, и не тем же путем приводил их к вере, а другим. Впрочем, слыша «другим», ты не разумей различия проповеди. Они оба проповедовали одно и то же и иудеям, и язычникам: именно то, что Христос есть Бог, что Он был распят и погребен и воскрес и находится одесную Отца, что Он имеет судить живых и мертвых, и тому подобное, одинаково проповедовали и Павел и Петр. В чем же было различие? В наблюдении яств, в обрезании и в остальных иудейских обычаях. Петр не осмеливался явно и ясно сказать ученикам своим, что должно навсегда оставить это. Он боялся, чтобы, решаясь преждевременно отнять эту привычку, не отнять вместе с нею и веры во Христа, так как душа иудеев, по причине долговременной привязанности к закону, не выдерживала еще слышать этих слов. Поэтому блаженный Петр переносил их, иудействующих… Новонасажденной вере предоставил хорошо укрепиться в душах слушателей, чтобы, когда она укоренится, безбоязненно исторгнуть, наконец, все иудейские предрассудки. Но Павел не так: он был свободен от всей этой необходимости, проповедуя язычникам, которые не имели никакого участия в законе (Моисеевом) и не слыхали об иудейских обрядах. А что они делали это не из противления друг другу, но из снисхождения к немощи учеников, это можно видеть из того, что и Павел, подобно Петру, уступал в том же самом, и не только уступал, но и сам содействовал, и Петр поставлял законом ту же свободу, которую Павел проповедовал всем язычникам^[9]».

Иными словами, Златоуст видит в действиях Павла и Петра две различные миссионерские тактики при общей стратегии. Что же касается самого конфликта, то его не было, а было лишь желание Павла доказать бывшим иудеям, что им не следует более придерживаться иудейских обычаев. Именно по этой причине Павел сделал Петру «сильный упрек и укор, дабы этот притворный упрек доставил ему справедливый повод и предлог к дерзновению в отношении к ним». Если бы Павел желал исправить Петра, он сделал бы ему упрек наедине, но так как хотел при помощи этого упрека исправить иудействующих, то и делает его прилюдно. «А Петр выдерживает, молчит и не возражает, потому что он знал намерение, с каким Павел делал упрек; и таким образом, Петр все исправил своим молчанием, потому что его молчание было для иудеев наставлением — не держаться более обрядов закона»^[10].

Приведенная беседа Златоуста является наиболее полной апологией поведения Петра и Павла в Антиохии, сделанной на Востоке. Попытки «примирить» двух апостолов предпринимались и ранее, однако Златоуст по количеству и разнообразию аргументов в пользу такой позиции превзошел всех своих предшественников.

Мнение о том, что конфликт Петра и Павла в Антиохии был не более чем спектаклем, разыгранным двумя апостолами для внешних наблюдателей, отвергал Блаженный Августин. Познакомившись с толкованием Блаженного Иеронима на Послание к Галатам, где Иероним защищал это мнение, Августин написал ему:

«Попытка защитить правомерность такого обмана, предпринятая столь выдающимся мужем, как ты, или кем-то другим (если это написал кто-то другой), причинила мне немалую печаль, и победить ее можно только опровергнув то, что вызвало мою тревогу, если только можно это опровергнуть. Ибо мне представляется в высшей степени пагубным считать что-либо написанное в Священных книгах обманом, то есть полагать, что люди, посредством которых это Писание доставлено и записано, в чем-то солгали в своих книгах… Достаточно допустить возможность хотя бы одного благонамеренного обмана на такой высоте авторитета — и не останется ни одной частицы этих книг, которая из-за того, что она покажется кому-то либо трудной для исполнения либо неудобной для принятия на веру, не будет объяснена им по тому же самому вреднейшему правилу желанием автора прибегнуть к благонамеренному обману^[11]».

Развивая свою аргументацию, Августин настаивает на том, что в текстах Священного Писания вообще не может быть «благонамеренного притворства», поскольку каждое слово в этих книгах должно содержать в себе истину:

«Если апостол Павел притворялся в то время, когда порицал апостола Петра… и если на самом деле действия Петра казались ему правильными, притом что он и сказал, и написал, что действия эти неправильны, как бы для того чтобы задобрить тех, кто этим возмущался, — то что мы ответим, когда восстанут злые люди и начнут запрещать брак (как и предвидел сам Апостол^[12]), и скажут, что все, сказанное апостолом в утверждение брачного закона, сказано им притворно ради тех людей, которые могли бы возмутиться из-за любви к супругам; иными словами, что Апостол сказал это не потому, что так считал, но чтобы умирить их противостояние. Нет необходимости приводить много примеров: даже похвалы Богу могут показаться благонамеренным притворством, направленным на то, чтобы воспламенять любовь в ленивых людях. Да и нигде во всем Священном Писании при таком подходе нельзя будет ясно видеть авторитета чистой истины»^[13].

На это письмо Иероним ответил с присущей ему резкостью. Он, во-первых, пожаловался на то, что Августин завалил его письмами и потребовал скорого ответа, так что Иерониму пришлось поспешно надиктовывать свои мысли писцу вместо того, чтобы спокойно оформить их:

Через диакона Киприана получил я разом три послания или лучше три кратких книжки твоего достоинства, содержащие различные — как ты называешь — вопросы и, как я понимаю, — опровержения моих сочинений. В ответ на них нужно было бы писать книгу, но я по возможности постараюсь не выходить из пределов довольно длинного письма и не задерживать брата, который спешит. Он спросил у меня писем за три дня до своего отправления, так что я вынужден был наскоро набросать эти мысли, каковы бы они ни были, и отвечать второпях не с обдуманностью человека сочиняющего, но с поспешностью диктующего, что большей частью служит не в пользу, а к ущербу письма, подобно тому как нападение врасплох приводит в замешательство и самых храбрых воинов и они обращаются в бегство прежде, чем успеют взяться за оружие^[14].

Во-вторых, Иероним отвергает упрек в том, что предложенное им толкование принадлежит исключительно ему:

«На это прежде всего отвечу, что твоя мудрость должна была помнить краткое предисловие к моим толкованиям, которое от моего лица говорит: «Итак, что же, я глуп или неразумен, что обещаю то, чего не мог сделать он? Нимало, а скорее неразумен в том, как мне кажется, что, чувствуя слабость своих сил, будучи слишком осторожен и боязлив, я следовал комментариям Оригена. Этот муж собственно на послание Павла к Галатам написал пять книг, кратким объяснением этого послания дополнил десятую книгу своих «Стромат» и кроме того составил различные трактаты и извлечения, которых одних было бы достаточно^[15]. Не говорю о прозорливце моем Дидиме, Лаодикиянине, недавно вышедшем из церкви, давнем еретике Александре, Евсевие Есизенском и Феодоре Гераклейском, которые также оставили некоторые небольшие комментарии об этом предмете… Итак, искренно сознаюсь, я прочитал все это, и очень многое собравши в уме своем, позвавши писца, диктовал ему то свое, то чужое, не помня ни порядка, ни слов, а иногда даже мыслей…». Поэтому, если в моем объяснении ты нашел что-нибудь достойным порицания, то при своей учености ты должен был спросить: есть ли у греческих толкователей то, что я написал, чтобы только в том случае, если бы они не писали этого, осуждать собственно мое мнение, – тем более, когда я в предисловии откровенно сознался, что я следовал комментариям Оригена и диктовал то свое, то чужое, и в конце того отделения, которое ты опровергаешь, писал: «Если кто не хочет принять объяснения, по которому оказывается, что ни Петр не согрешил, ни Павел не смело обличил старейшего апостола, тот должен объяснить: каким образом Павел в другом порицает то, что допустил сам». Этим я показал, что я не защищаю безусловно того, что читал у греческих толкователей, а только излагаю, что читал, предоставляя произволу читателя соглашаться с этим или не соглашаться»^[16].

Среди толкователей, оказавших на него влияние, Иероним упоминает и Иоанна Златоуста: «Что сказать об Иоанне, управлявшем некогда в сане первосвященническом Константинопольскою церковью, который собственно на эту главу написал очень большую книгу, в которой следовал мнению Оригена и древних?»^[17].

В-третьих, наконец, Иероним излагает свою точку зрения на существо вопроса, подробно разбирая повествование книги Деяний о том, как Петру было видение ковра с различными животными, чистыми и нечистыми, и он слышал голос: «встань, Петр, заколи и ешь» (Деян. 10:13). По мнению Иеронима, Павел еще до прихода Петра в Антиохию «знал, что Петр был главой того мнения, что закон после Евангелия соблюдать не должно». По приходе в Антиохию Петр «хотя право мыслил об отмене закона Моисеева, но по страху был вынужден к лицемерному соблюдению его». Но и Павел «вопреки своему убеждению принудил обрезаться Тимофея – сына язычника и бывшего язычником» (Деян. 16:1–3), а затем еще остриг голову в Кенхреях по обету (Деян. 18:18). Иероним приходит к выводу, что «из-за боязни иудеев и Петр и Павел равно притворно показывали, что они соблюдают заповеди закона»^[18].

Полемизируя с Августином, Иероним, однако, отмечает, что разница между ним и его адресатом в понимании причин, по которым Петр и Павел были вынуждены притворяться, не столь велика:

«Итак, Петр притворно соблюдал закон, а тот порицатель Петра смело исполнил предписания закона… Хорошо защищаешь ты Павла, что он не притворялся в заблуждении иудейском; но в таком случае он действительно окажется заблуждающимся. Он не хотел подражать притворству Петра, чтобы выдавать себя тем, чем он не был, но с полной свободой говорил, что он иудей… И небольшое различие между моим и твоим мнением, по которому я говорю, что и Петр и Павел притворно соблюдали предписания закона из-за страха верных иудеев, а ты утверждаешь, что они делали это по милосердию, не по лживой хитрости, а по сострадательной любви, — небольшое различие, если только несомненно, что по страху ли или по милосердию они выдавали себя тем, чем они не были»^[19].

Иероним завершает раздел письма, посвященный конфликту Петра и Павла в Антиохии, резким и ироничным советом Августину, чтобы тот избрал себе другого адресата для письменного обличения его ошибочных мнений:

«Прошу тебя и еще и еще умоляю: прости меня за противоречие и себя вини за то, что я вышел из своих границ… Не считай меня учителем лжи… Не возбуждай против меня толпу невежд, которая тебя почитает как епископа и по уважению к священному сану благовеет при твоей проповеди в церкви, а меня в преклонных летах и почти старика, живущего в уединении монастыря и деревни, мало уважает. Ищи для себя, кого учить или обличать, потому что до нас, разделенных от тебя таким пространством моря и суши, едва достигает звук твоего голоса, и если когда-нибудь напишешь письмо, то Италия и Рим получат его прежде, чем оно доставлено будет мне, которому должно быть послано»^[20].

Сделанный нами обзор показывает, что упоминание в Послании к Галатам о конфликте между Петром и Павлом было предметом споров в ранней Церкви. Споры стали особенно жаркими в IV веке, когда вышедшая из катакомб христианская Церковь вела огромную работу по систематизации канона Священного Писания Нового Завета и толкованию новозаветных текстов. Авторитет Петра и Павла к тому времени был настолько высок, что сама мысль о возможности конфликта между ними многим представлялась кощунственной. Именно поэтому и получил широкое распространение взгляд на этот конфликт как притворный, срежиссированный обоими апостолами по взаимному сговору с целью убедить бывших иудеев отказаться от иудейских обычаев. Данный взгляд, однако, разделяли не все комментаторы, что явствует из примера Блаженного Августина.

На наш взгляд, независимо от правомерности той или иной интерпретации, данный эпизод должен научить нас тому, что споры и конфликты неизбежны в Церкви, и наша задача – уметь к ним правильно относиться, не «растравливать их», превращая их в средство разрушения Церкви, а находить в них созидательный потенциал. В случае со спором апостолов Петра и Павла мы видим, что решение затронутой ими проблемы определило облик всего последующего христианства. Христианство стояло на перепутье, и выбор тогда был совсем не очевиден: в обращении к язычникам многие видели опасность для своей веры и своей идентичности. На этом этапе сомнения, споры и даже конфликты были неизбежны. И лишь последующие века показали, насколько верным оказался путь, которым пошла Церковь: именно проповедь к язычникам позволила христианству стремительно охватить всю Римскую империю, выйти за ее пределы и навсегда изменить ход человеческой истории. Напротив, иудейская община чем дальше, тем сильнее изолировалась от христианской, и в какой-то момент сосуществование этих общин, столь красочно описанное в книге Деяний, стало невозможно.

Этот урок должен помочь нам и в решении современных проблем Церкви. Мы часто становимся свидетелями тех или иных разногласий даже на уровне иерархии, и людям, равнодушным к Церкви, эти разногласия дают повод к критике, к сомнению в богоустановленности Церкви. Такие люди воспринимают лишь современное положение вещей, не понимая прошлого, в том числе и новозаветной истории, и не видя будущего. Но пример из книги Деяний, равно как и многие другие события за двадцать веков существования христианства, показывает нам, что Церковь неизменно выбирает наиболее приемлемый путь. Иногда требуется не одно десятилетие или даже несколько веков, чтобы осознать это. Но урок Священного Писания всегда остается перед нашими глазами, и нам нужно лишь довериться ему.

[1] Boer M. C. de. Galatians. P. 133.

[2] Киприан Карфагенский. Письмо 71, к Квинту о крещении еретиков (CSEL 3, 773). Рус. пер.: С. 327 (в русском переводе — письмо 58).

[3] Евсевий. Церковная история 1, 12, 1. С. 40.

[4] См.: Иоанн Златоуст. Беседа, сказанная в старой церкви, на слова апостола: «Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему» 15 (PG 51, 383). Рус. пер.: С. 397 («Как же некоторые разрешают этот вопрос? Это не тот был Петр, говорят, первый из апостолов, которому вверены были Господом овцы, а какой-то другой, маловажный и негодный, и один из многих». Златоуст полемизирует с этим мнением); Иероним. Письмо 112, к Августину (CSEL 55, 370–388).

[5] Иоанн Златоуст. Беседа, сказанная в старой церкви… 2–4 (PG 51, 373–375). Рус. пер.: С. 385–387.

[6] Иоанн Златоуст. Беседа, сказанная в старой церкви… 4–5 (PG 51, 375–376). Рус. пер.: С. 388.

[7] Иоанн Златоуст. Беседа, сказанная в старой церкви… 7–8 (PG 51, 378–379). Рус. пер.: 391–392.

[8] Иоанн Златоуст. Беседа, сказанная в старой церкви… 9 (PG 51, 379). Рус. пер.: С. 392.

[9] Иоанн Златоуст. Беседа, сказанная в старой церкви… 12 (PG 51, 381–382). Рус. пер.: С. 395.

[10] Иоанн Златоуст. Беседа, сказанная в старой церкви… 17 (PG 51, 385). Рус. пер.: С. 399.

[11] Августин. Письмо 28, к Иерониму (PL 33, 112–113).

[12] См.: 1 Тим 4:1–3.

[13] Августин. Письмо 28, к Иерониму (PL 33, 113).

[14] Иероним. Письмо 112, к Августину (CSEL 55, 367–368).

[15] Комментарий Оригена на Послание к Галатам не сохранился, за исключением небольших фрагментов. Сравнение этих фрагментов с толкованиями Иеронима позволяет сделать вывод о близости обоих толкователей и о том, что Иероним многое заимствовал у Оригена. См.: Pollman K., Elliott M. W. Galatians in the Early Church. P. 48.

[16] Иероним. Письмо 112, к Августину (CSEL 55, 370–372).

[17] Иероним. Письмо 112, к Августину (CSEL 55. 373).

[18] Иероним. Письмо 112, к Августину (CSEL 55, 373–380).

[19] Иероним. Письмо 112, к Августину (CSEL 55, 386–388).

[20] Иероним. Письмо 112, к Августину (CSEL 55, 388).