Манифест в защиту школьника

Школа — это все еще довольно грустно. Даже если привыкли, освоились, научились извлекать из нее вторичную выгоду. Даже если уже выросли настолько, что все трудности вспоминаются с умилением. Даже если кто-то с благодарностью вспоминает «строгих, но справедливых» учителей с их «садись, два», «лес рук» и «перемена для учителя». Дескать, закалили характер, научили жизни.

Я не драматизирую — в конце концов, человеку для полноценного взросления даже необходима определенная порция трудностей в ежедневном рационе. Просто хочется поддержать школьников, назвав их трудности — трудностями, а не школой жизни, где все их любят и желают добра, которое они не могут оценить по достоинству, потому что еще маленькие и глупые. Хочется, чтобы они знали: то, что происходит сейчас, — это, возможно, самый тяжелый этап жизни, и потребуется определенное мужество, чтобы преодолеть его с достоинством и сохранить себя.

Если взрослые не признают этого, утверждая, что школа — это самое прекрасное время, после которого начнется суровая жизнь, — это, скорее всего, потому, что им самим невыносимо признавать, какую тяжелую работу ребенку приходится выполнять ежедневно.

Печально, что для многих семей начало учебного года все еще знаменует начало нового витка войны с ребенком.

Я говорю не только об учебе, но и о сложностях взросления, общения со сверстниками. О том, что школьник — абсолютно беззащитный человек, которого любой взрослый может безнаказанно унизить, а если ребенок попытается защитить себя — почти на сто процентов окажется виноватым. О полной зависимости от других людей, о болезненно уязвимой самооценке, о потребности нравиться и быть принятым, которую бывает так сложно удовлетворить. О том, как сложно бывает понять, кто ты и что тебе интересно. О том, что сложная и многогранная личность сводится к оценке по пятибалльной шкале. О том, что часто вся энергия уходит не на учебу и творчество, которое могло бы делать ребенка счастливее, а на то, чтобы не подвести «строгого» взрослого плохими оценками, чтобы «строгий» взрослый был тобой доволен. О том, что наиболее одобряемые взрослыми ученики, круглые отличники, часто оказываются несчастны и надломлены больше других. О том, что плохие оценки в этой системе из простого показателя уровня знаний превращаются в инструмент учительской манипуляции, настоящее клеймо, которое может повлиять на дальнейшее формирование личности.

Помощь с домашним заданием порой приобретает трагические масштабы, превращая каждый совместный вечер в кошмар, продолжающийся иногда до глубокой ночи. Именно здесь ребенку транслируется, что это и есть любовь.

На мой взгляд, все это не так страшно, если родитель остается на стороне ребенка, если эти трудности признаются. Верю, что с качественной поддержкой даже такой непростой опыт может пойти на пользу формирующейся личности, а не разрушить ее. Я говорю не о войне против школы, а о плодотворном сотрудничестве, в котором учитываются интересы всех сторон. Ведь, если ребенок чувствует, что его слышат, понимают, доверяют, воспринимают всерьез — он становится намного более полноценным участником учебного процесса.

Печально, что для многих семей начало учебного года все еще знаменует начало нового витка войны с ребенком. Он начинается с того, что с ребенка берется обещание хорошо учиться (приносить хорошие оценки), не лениться (уметь героически бороться с защитными механизмами своей психики, которые автоматически срабатывают в ответ на деятельность, целесообразность которой не очевидна), не расстраивать учителей (принимать как должное все, что от них исходит) и вообще всячески соответствовать образу нормального ученика. В общем, на него возлагается ответственность за мир в семье и спокойствие преподавателей. Родители, в свою очередь, видят своей основной задачей помогать ребенку в этом, если сам не будет справляться. С помощью контроля и санкций помогать быть нормальным учеником, который не ленится и не расстраивает взрослых. Получается такая простая, интуитивно понятная схема, роль которой очень важна: подарить ее участникам иллюзию контроля над сложной и непредсказуемой реальностью, надежду на то, что добросовестное исполнение ее условий всеми сторонами гарантирует светлое будущее.

Масштабная убежденность в том, что ради счастья необходимо страдать, все еще прочно сидит в сознании людей нашего мирного, сытого времени.

Классическая иллюстрация работы этой схемы — это ритуальное выполнение домашнего задания. Страшно подумать, сколько детско-родительских отношений было принесено в жертву этому верховному богу пантеона нашей системы образования. Нужно сказать, что домашнее задание получило свой священный статус не случайно: оно как нельзя лучше работает с тревогой учителей и родителей. Школе оно бесплатно дарит чувство выполненного долга: хорошо сделанное домашнее задание свидетельствует о том, что система работает исправно, плохо выполненное домашнее задание свидетельствует о том, что ребенок ленится, а родитель недосмотрел. Со школы, по крайней мере, частично снимается ответственность за усвоение учеником материала. Такой опции, что ребенку просто не настолько интересен этот предмет, чтобы кроме школы тратить на него время и силы еще и дома, просто нет. Точно так же в нашей культуре отсутствует вариант поставить низкую оценку просто так, без паники, без требований срочно исправляться, без чувства, что происходит что-то страшное, без того, чтобы дать ребенку понять, что эта двойка характеризует его как ленивого и безответственного человека и что он мало кому здесь интересен, пока к нему в комплекте не идут хорошие оценки. Такие варианты серьезно пошатнули бы основы схемы, где ребенку транслируется, что его главная добродетель и главный источник радости в том, чтобы быть одобренным, а значит — породили бы серьезную неопределенность и тревогу, с которой уже не справишься привычным способом (заставить ребенка соответствовать).

Николай Богданов-Бельский. Приготовление уроков. Нач. XX в.
Источник: artchive.ru

С родителями бывает по-разному. Более сознательным и менее тревожным родителям проще остаться на стороне ребенка: они понимают, что просто обслуживают работу несовершенной системы в отсутствии других рабочих альтернатив. Ведь в некоторых случаях, например, в младшей школе, выполнить домашнее задание без помощи родителей бывает объективно невозможно. Это, конечно, не самый приятный сценарий, но и не самый трагичный. Здесь, по крайней мере, не происходит никакого искажения реальности: несовершенство признается за системой, а не за ребенком. И цель тоже простая и понятная: поддерживать ребенка в непростых обстоятельствах его текущей жизни. Что ж, временные трудности — не беда, главное уметь сохранить на этом пути любовь и добрые отношения.

Гораздо более печален и, как мне кажется, все еще более распространен вариант войны тревожного родителя с ребенком. В этом случае родитель не просто помогает ребенку справляться с непосильными (и несправедливо возложенными на него) заданиями, с которыми он в силу возраста не может справиться сам. У такого родителя более высокая и благородная цель: он делает все возможное, чтобы ребенок вырос хорошим, образованным, успешным человеком. Счастливым человеком. В таких случаях помощь с домашним заданием продолжается даже тогда, когда ребенок, теоретически, уже может справляться сам. Эта помощь приобретает трагические масштабы, превращая каждый совместный вечер в кошмар, продолжающийся иногда до глубокой ночи. Именно здесь ребенку транслируется, что это и есть любовь. Что все делается для его же блага. Что иначе он станет дворником, а не успешным и уважаемым человеком. Что он, неблагодарный, не ценит родительской заботы. Именно здесь настоящее счастье приносится в жертву иллюзорному светлому будущему. Тревожный родитель фанатично верит в эффективность схемы: «Любой ценой делай все правильно (будь хорошим / заставляй быть хорошим), и все у тебя будет хорошо».

Человечество только начинает знакомиться со счастьем как с процессом, как с имеющейся данностью.

Масштабная убежденность в том, что ради счастья необходимо страдать, все еще прочно сидит в сознании людей нашего мирного, сытого времени. У этой убежденности была серьезная историческая задача — помогать стойко переносить голод, войны, нищету, строить коммунизм, опять же, и не сходить с ума. Мы неплохо научились терпеть, решать проблемы, мотивировать себя на разную потенциально полезную деятельность, объявив лень главным врагом и научившись бороться с ней. А жить счастливо в условиях мирного, сытого времени еще не научились. Счастье — это что-то ненадежное, непонятное и вообще не счастье, если оно досталось даром. В чем тогда наш смысл, если не в достижении счастья? Где очарование борьбы и сладость победы? Историческая память заставляет искать проблемы и решать их. А уж если речь идет о счастье детей, тогда точно нужно отставить в сторону свою (и ребенка, разумеется) усталость, «эгоистические» интересы и привести чадо через тернии к звездам. Благо, путь к этим звездам давно известен: не лениться, приносить хорошие оценки, делать домашнее задание. Осталось только поднапрячься.

Печален образ счастья, который исторически сложился у изрядно настрадавшегося за века своего существования человечества: оно всегда отсрочено во времени, образ его туманен, а если оно действительно случается, то обычно сводится к какому-то конкретному и кратковременному событию — к радости от победы над врагом или другому какому-нибудь достижению (поступлению в вуз, например). Человечество только начинает знакомиться со счастьем как с процессом, как с имеющейся данностью.

Довериться ребенку выглядит намного менее надежным вариантом, чем взять все под свой контроль. Это так же ненадежно, как ходить по воде. Как перестать тревожиться о завтрашнем дне (Мф. 6:34).

Очень понятно, почему процесс отмены оценок и домашнего задания сопровождается такими долгими и непростыми дискуссиями даже среди родителей, которые, наконец, смогли бы выдохнуть и проводить больше времени со своими детьми не за домашним заданием, а за более приятными и интересными для всех занятиями. Во-первых, историческая память свидетельствует о том, что там, где проще, там обязательно прячется какой-нибудь подвох. Но самое главное — очень сложно поверить в то, что ребенок — не аморфная масса, которая растечется, если перестать его постоянно стимулировать, оценивать, контролировать, поощрять и наказывать, а полноценная личность с серьезным внутренним потенциалом, которая сама вполне способна обнаружить и развивать свои личные интересы, если создать для этого соответствующие условия. Довериться ребенку выглядит намного менее надежным вариантом, чем взять все под свой контроль. Это так же ненадежно, как ходить по воде. Как перестать тревожиться о завтрашнем дне (Мф. 6:34). Как не брать с собой в дорогу посоха и двух одежд (Мф. 10:10), в конце концов. Свобода — это очень ненадежно, но крайне необходимо для того, чтобы прожить настоящую жизнь, а не ее надежный суррогат.