Христианство и свобода совести в Европе: в чем проблема?

Сегодня, в 2020-м году, христианство является не только самой распространенной, но и самой преследуемой религией в мире. В ряде регионов преследование христиан почти достигает уровня геноцида, свидетельствует исследование, проведенное по распоряжению министра иностранных дел Великобритании Джереми Ханта. Согласно его данным, преследованию подвергается примерно 245 миллионов христиан в 50 странах.

Но даже там, где гарантирована свобода совести, христиане вынуждены сталкиваться с дискриминацией. «Для того, чтобы сохранить христианство, мы должны научиться действовать вместе, и это касается не только Ближнего Востока, — это касается и Европы, и Америки, где христианские ценности ставятся под сомнение, подвергаются критике и нередко вообще изгоняются из общественной жизни», — отметил митрополит Волоколамский Иларион во время рабочей поездки в Ватикан.

Как объяснить, что гарантированная в Европейском союзе свобода «мысли, совести и религии» на практике не только не реализуется, но и зачастую ущемляется? Чтобы ответить на этот вопрос, юрист, специалист по международному и европейскому праву Мария Гречухина анализирует правовую основу системы защиты прав человека — Европейскую конвенцию.

Какова роль христианства в Европе? Человеку вообще вряд ли под силу оценить значение христианской веры. Думается, лучшее, что в Европе осталось от римского порядка и греческой учености, одухотворенное и одновременно очеловеченное христианством, как раз и стало тем, что называют наследием Европы или его значительной частью, — ведь нехристианский вклад в европейскую цивилизацию тоже нельзя отрицать. Но христианство — это не только наследие, с христианством себя ассоциирует не один миллион современных европейцев.

Словом, в Европе христианство — дома. Но в этом доме для него как будто не всегда достаточно места: христианство вытесняется из публичного пространства, а верующие обращаются за юридической защитой своих прав, подвергаемых, по их мнению, необоснованным и дискриминационным ограничениям. Обеспечение свободы совести христиан в Европе, где региональная система защиты прав человека представляется модельной и самой развитой на современном этапе, оказалось проблемой, осложняющей жизнь верующих и работу церковных дипломатов. Попробуем разобраться, в чем состоит ее правовая основа.

Для этого обратимся к положениям ключевого на общеевропейском уровне[1] международно-правового документа, посвященного правам человека, — Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.[2], более известной как Европейская конвенция по правам человека (ЕКПЧ). Право на интересующую нас свободу закреплено в ст. 9 «Свобода мысли, совести и религии». Что же предусматривают ее нормы? Отвечать на этот вопрос будем с учетом толкования, которое им дал Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ)[3].

Итак, во-первых, в чем заключается право на свободу совести[4]? Положения ЕКПЧ гарантируют право придерживаться убеждений, менять и исповедовать их, то есть реализовывать убеждения на практике. В связи с этим выделяют два аспекта права на свободу совести: внутренний (forum internum) и внешний (forum externum). В Конвенции приведены четыре формы исповедания убеждений: богослужение, обучение, практика (указание на эту форму исповедания отсутствует в русском переводе текста ЕКПЧ) и отправление религиозных и культовых обрядов. Названия всех форм (хотя от последнего передергивает), кроме практики, говорят сами за себя. Практика представляется трудноопределимым понятием, но закрепление именно этой формы и означает право поступать в соответствии со своими убеждениями в разных ситуациях или, выражаясь юридическим языком, реализовывать право на свободу совести в рамках различных общественных отношений. Убеждения не рассматриваются исключительно как область частной жизни, демонстрация которой неуместна в публичном пространстве. Напротив, в статье прямо предусмотрено право «исповедовать свою религию или убеждения… публичным или частным порядком».

Во-вторых, кто субъект права на свободу совести, то есть кому оно гарантируется? Текст статьи дает недвусмысленный ответ — «каждому». «Каждому», следовательно, на недискриминационных началах, что соответствует положениям ст. 14 «Запрещение дискриминации» той же Конвенции. А еще «каждому», кто оказывается под юрисдикцией государства-стороны ЕКПЧ, а не только его гражданам. Конвенционной защитой пользуются носители убеждений, но не сами убеждения как таковые. При этом религиозная организация также может выступать заявителем в связи с предполагаемым нарушением.

Право на какие убеждения гарантирует Конвенция? Почти на любые. Убеждение, которое признается таковым для целей ст. 9 ЕКПЧ, может быть как религиозным, так и не относящимся к религии. С христианской точки зрения оно может быть даже деструктивным, как неоязычество[5]. Только, чтобы Конвенция «работала» в отношении конкретного убеждения, оно должно в определенной степени обладать убедительностью, серьезностью, связностью и значимостью.[6] Убеждение не просто должно восприниматься как значимое его носителем, хотя такая оценка с его стороны тоже включается в свойство значимости: оно должно быть связанным с универсальными ценностями[7]. Формулировка весьма размытая. Вероятно, здесь подразумевается невозможность квалифицировать как «убеждения» в свете Конвенции концепции из разряда отрицания Холокоста, как в решении по делу, на которое дана предыдущая ссылка, то есть противоречащие общечеловеческим ценностям, какой бы смысл ни вкладывали в это словосочетание. Но однозначно это утверждать текст решения не позволяет.

Далее, в чем состоят обязательства государства по обеспечению права на свободу совести? Они заключаются в невмешательстве в сферу убеждений и в создании условий для реального осуществления свободы.

Наконец, может ли право на свободу совести быть ограничено? Его внутренний аспект не может подвергаться ограничениям. А внешний аспект, право выражать убеждения, подлежит ограничениям, к которым предъявляется стандартный набор условий. Они должны быть «предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах общественной безопасности, для охраны общественного порядка, здоровья или нравственности (здоровье и нравственность тоже не собственные, а общественные — прим. автора) или для защиты прав и свобод других лиц».

Так, если без лишних теоретико-правовых подробностей, выглядит регулирование права на свободу совести, закрепленное в ст. 9 ЕКПЧ. В нем сложно найти основания считать его дискриминационным вообще и в частности по отношению к христианам. В то же время из этого не следует, что оно не содержит предпосылок для возникновения возможных проблем.

Здесь не получится смоделировать ничего оригинального. Свобода совести христианина может быть ограничена, если сработает общее правило, то есть при наличии основания или оснований для ограничения его права на исповедание своей веры. Но, казалось бы, какое из них применимо к реализации христианских убеждений? Христианство не подвергает никого опасности, не создает угрозы ни общественному порядку, ни здоровью, ни нравственности. Однако идти вразрез с публичным порядком[8] проявления нашей веры, как выясняется из судебной практики, могут. Прежде всего, что такое публичный порядок: под ним понимают универсальные и фундаментальные правовые начала, обладающие особой общественной и публичной значимостью и составляющие основу экономической, политической и правовой систем государства[9]. Среди подобных фундаментальных правовых начал, значимых для всего общества, могут быть нормы, устанавливающие модель отношения государства к религии или регулирующие такие институты, как брак и семья, а также соматические права человека.

Например, закрепленный на конституционном уровне светский характер государства может оправдать запрет на демонстрацию символов принадлежности к религии в публичном пространстве, который актуален, в первую очередь, при нахождении в государственных учреждениях и учебных заведениях. То есть в отношении христиан это может выражаться в запрете носить крест так, чтобы его было видно. Такой же логике может быть подчинено оправдание действующего для официального лица запрета обнаруживать свои убеждения иначе, чем демонстрируя их символы. В такой ситуации может оказаться учитель или преподаватель, для которого требование нейтральности и светский характер образования могут означать запрет делиться с учениками или студентами своими убеждениями, объясняя материал или давая оценку какому-то явлению.

Эти примеры сформулированы так, что выражают вероятность, а не полную уверенность, по двум причинам. Первая — отсутствие единообразия судебной практики. С учетом деталей каждого дела и личного убеждения состава Суда очень похожие правовые конфликты могут разрешаться неодинаково. Вторая причина — широкое поле усмотрения, оставленное для суверена в вопросе оценки обоснованности вмешательства в осуществление права на свободу совести.[10] ЕКПЧ не требует от государств-сторон унифицировать национальное регулирование.

Описанные ограничения, конечно, стесняют «духовное пространство» верующего, тем более что демонстрировать свою принадлежность к религии не означает навязывать собственные убеждения окружающим. Да и, думается, лучше, если наши поступки будут свидетельствовать о вере, а не религиозная символика контрастировать с нашими делами. А вот в отношении права поступать в соответствии с христианской моралью, а чаще — воздерживаться от поступков, которые ей противоречат, проблемы могут быть более глубокими.

Широко известно, что законодательство некоторых европейских государств вводит в правовое поле абсолютно не совместимые с христианством реалии, и они становятся частью их публичного порядка. В таком случае, скажем, отказ государственного или муниципального служащего регистрировать однополый союз как брак будет с его стороны правонарушением, а ссылка на право исповедовать свои убеждения может оказаться неэффективной из-за противоречия публичному порядку. Подобный поступок по совести может стоить человеку должности еще не в худшем случае. Но то — участь официального лица и несоответствие публичному порядку.

Если частное лицо, не облеченное никакими официальными полномочиями, отказывает в предоставлении услуги, связанной с организацией мероприятия все по тому же случаю, его могут обвинить в дискриминации. Такое обвинение тоже не сулит благоприятных последствий. Однако выстроить линию юридической защиты здесь проще, так как речь, скорее всего, пойдет не о публичном порядке, а о защите прав других лиц. Оптимальным решением видится внятное доказательство того, что подобный отказ не представляет собой дискриминации, так как дело не в конкретных клиентах, которых якобы дискриминируют, а в непредоставлении определенной услуги вне зависимости от клиентов, которые хотели бы ее заказать. Если же прямо противопоставлять право на свободу совести и право приобрести товар или воспользоваться услугой, в позиции национальных судов и ЕСПЧ трудно быть уверенным.

Здравый смысл подсказывает, что защитить «право на обслуживание» желающие смогут довольно легко, просто обратившись к другому поставщику аналогичных услуг, который не откажется на этом заработать. Реализовать же право на свободу совести невозможно иначе, чем отказав в совершении противоречащих ей действий. Такой баланс доступных средств защиты права мог бы юридически (про «морально» нет смысла упоминать) обосновать приоритет права на свободу совести.

Попробуем спроецировать ту же логику на защиту прав официальных лиц. Публичный порядок может быть соблюден, если юридически значимое действие будет совершено государственным или муниципальным служащим, чьи убеждения позволяют ему это сделать. Хотя служащий государственный, его совесть «не казенная», и можно было бы найти способ защитить ее свободу. Для этого, правда, пришлось бы получать сведения об убеждениях официальных лиц, что, в свою очередь, влечет потенциальное нарушение права на несообщение такой информации. Введение презумпции согласия на выполнение всех функций, связанных со статусом официального лица, вероятно, несколько упростило бы ситуацию. Тогда, если человек сам заинтересован в опровержении этой презумпции, он вряд ли посчитает нарушением своего права необходимость раскрыть убеждения.

Таким образом, ЕКПЧ предусматривает нейтральное регулирование свободы совести, а вытекающая из него формальная возможность ограничивать права христиан в большей степени связана с правовыми системами европейских государств и национальным публичным порядком. Юридические средства преодоления этой проблемы находятся в руках у суверенов, а способы призвать их использовать — у дипломатов.

[1] Под «общеевропейским уровнем» здесь понимается правовое пространство Совета Европы и Европейского союза. В отношении ЕС хотелось бы пояснить, что место ЕКПЧ среди источников вторичного права Союза в формальной системе его источников не меняет фактического значения Конвенции как основного по содержанию правового регулирования в области прав человека документа как для СЕ, так и для ЕС.

[2] https://www.echr.coe.int/Documents/Convention_RUS.pdf. Можно рекомендовать сначала ознакомиться с оригинальным текстом документа на английском или французском языке, так как перевод на русский не только не является официальным, но и представляется не полностью точным.

[3] Если сопоставить предложенные в этой статье тезисы с текстом статьи 9 ЕКПЧ, в отношении некоторых из них может возникнуть вопрос «откуда они взялись — в Конвенции такого нет». Ответ — из практики ЕСПЧ, такое есть там: Суд, толкуя нормы Конвенции, значительно раскрывает их содержание и иногда, по существу, дополняет.

[4] «Свободой совести» для краткости будем называть «свободу мысли, совести и религии».

[5] Guide on Article 9 of the European Convention on Human Rights. Updated on 31 August 2019. P. 9. https://www.echr.coe.int/Documents/Guide_Art_9_ENG.pdf.

[6] Ibid. P. 8.

[7] F.P. v. Germany (dec.), no. 19459/92, Commission decision of 29 March 1993.

[8] В официальном тексте ЕКПЧ на английском и французском языках указание на возможность ограничить свободу совести, закрепленное в п. 2 ст. 9, содержит словосочетания «public order» и «l’ordre public», соответственно, более точным переводом которых представляется русское словосочетание «публичный порядок», отличающееся от «общественного порядка». Не перегружая статью юридическими деталями, поясним, что «общественный порядок» чаще относится к правоохранительному контексту, а «публичный порядок» — к международно-правовому и конституционно-правовому. Так, противоречие публичному порядку является основанием для отказа в применении нормы иностранного права (ст. 1193 Гражданского кодекса РФ) или приведения в исполнение иностранного судебного решения (п. 5 ч. 1 ст. 412 Гражданского процессуального кодекса РФ).

[9] Общепринятого и нормативно закрепленного определения публичного порядка в международном праве нет. Каждая национальная правовая система решает этот вопрос по-своему, также часто не устанавливая четкого нормативного определения. Определение, приведенное в несколько сокращенном виде в этой статье, содержится в п. 1 информационного письма ВАС РФ от 26.02.2013 № 156 «Обзор практики рассмотрения арбитражными судами дел о применении оговорки о публичном порядке как основания отказа в признании и приведении в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений» и выражает основную идею этого правового института, которая в целом совпадает с концепциями, существующими в иностранных правовых системах. Привести в качестве примера подход, сложившийся в Российской Федерации, вполне корректно, так как Россия является стороной ЕКПЧ и членом Совета Европы.

[10] Guide. P. 18.