4 ноября 1612 года: уроки церковно-государственных отношений

Что обычно говорится в контексте памятной даты 4 ноября? В этот день православная Москва была спасена и как государство, и как оплот религии от польско-литовских интервентов. На этой дате спекулируют  разные партии: радикальные националисты, агрессивные антикатолики и даже государственные мужи. Между тем такая фрагментированная интерпретация события имеет мало общего как с историей, так и со смыслом этого события.

Мы не станем повторять то, что уже написали церковные и светские историки. Карташев, Голубинский, Доброклонский, Соловьев, Ключевский, Карамзин сегодня общедоступны. Наша задача — тезисно выделить некоторые нюансы церковно-государственных взаимоотношений.

4 ноября / 26 октября 1612 г. — это не только дата изгнания интервентов, но еще и завершение Смутного времени, начавшегося со смертью «последнего Рюриковича» — царя Феодора Ивановича (07.01.1598). На это время приходится патриаршество двух святителей Церкви: Иова (1589 —1605) и Гермогена (1605 — 17.02.1612). Должность патриарха подразумевает координирование церковно-государственных отношений. Набросаем «штрихи» к портретам двух поименованных выше иерархов в их отношении к государству и произошедшим событиям. 

Смерть царевича Дмитрия

Патриарх Иов — первый патриарх града Москвы и всея Руси. Его избрание и посвящение произошло в царствование Фёдора Ивановича (сына Ивана Грозного и Анастасии), но фактически он был избранником Бориса Годунова — всесильного придворного чиновника, на родной сестре которого был женат царь. В 1591 г. в Угличе при невыясненных обстоятельствах погибает царевич Дмитрий (сын Грозного и Марии Нагой). Следственное дело ведет Василий Шуйский, но «курирует» его Годунов (а именно его молва и обвиняет в убийстве царевича).

В смерти царевича обвинили самих бояр Нагих. Поверить в это могли только откровенные глупцы: Нагие были сосланы в Углич и, конечно, рассчитывали на реванш после смерти бездетного и болезненного Фёдора. Но со смертью Дмитрия они потеряли эту возможность безвозвратно. Тем не менее, официальные результаты «следствия» утвердил Патриарх Иов, приписав, что «смерть Димитрия учинилась Божиим судом». Результатом патриаршего утверждения материалов следствия стали репрессии против Нагих в Угличе.

Можно сравнить Патриарха Иова с митрополитом Филиппом II (Колычевым). Но последний, восстав против царских деяний (опричнина, репрессии), добился только собственного отстранения от кафедры и ссылки. Иов прекрасно понимал, что если он «посмеет» сказать что-то против официальной информации по делу царевича, то, во-первых, будет немедленно устранен, а во-вторых, начнется всероссийская Смута, гражданская война. И обе враждующие стороны вести эту войну будут именем царевича Дмитрия. Поэтому патриарх предпочел молчать. Его молчание сберегло страну от кровопролития.

Борьба со Лжедмитриями

Патриарх Иов молчал и после — во время репрессий, которые устроил Годунов после своего воцарения. Историки обвиняют патриарха в бездействии, трусости и сервилизме. Но в июне 1605 года, когда Лжедмитрий I вошел в Москву, Иов не «продолжил линию сервилизма», а проявил мужество: не признал самозванца и был отправлен в заточение. Трус так бы не поступил.

Патриарх Гермоген — «избранник» Василия Шуйского, организатора свержения и убийства Лжедмитрия I. Патриарх Иов был еще жив и de jure оставался предстоятелем Церкви. Однако он был настолько стар и слаб, да к тому же еще и «скомпрометирован» молчанием о грехах Годунова, что Шуйский предложил собору епископов выдвинуть на патриаршество новых кандидатов. Из их числа он, царь, и выбрал Гермогена. Поскольку это было время целой серии самозваных «царевичей Дмитриев», патриарх решился на канонизацию и «открытие мощей» подлинного Дмитрия с перенесением их из Углича в столицу.

Но тут был один нюанс. Вместе с прославлением умершего царевича важно было вернуть в столицу и его родственников — инокиню Марфу (Марию Нагую) и других. Именно авторитет живых должен был служить самым убедительным аргументом в подлинности мощей. Однако «следственный комитет» Годунова в смерти Дмитрия обвинил как раз самих Нагих. Если Нагие из осужденных превращаются в свидетелей, то кто же тогда виновен в смерти царевича?

Нагие с самого начала винили в этом Годунова. Гермоген убедил находящегося на покое Патриарха Иова «сменить риторику» и признать вину своего прежнего покровителя — Годунова. Иов согласился. Его привезли в Москву. 20 февраля 1607 года Иову после богослужения в Успенском соборе Кремля подали челобитную, в которой были перечислены измены и клятвопреступления, и испросили прощения как живым, так и умершим соучастникам этих преступлений. В ответ Иов прочитал разрешительную грамоту, в которой утвердил, что подлинный царевич Дмитрий был убит в Угличе. В прошлом Патриарх Иов заклинал народ быть верным царю Борису, а теперь он от этих клятв разрешил народ и сам у народа попросил прощения.

Реальная история смерти царевича остается покрытой мраком по сей день. Есть три версии:

• Убит по приказу Годунова.
• Случайно убит во время внутренней «семейной» перепалки в роду Нагих.
• Умер от случившегося с ним эпилептического приступа.

Правда о смерти царевича может быть неизвестной не только нам, но и современникам этих событий — настолько интересы влиятельных лиц были переплетены между собою. Но иерархов Церкви интересовала не сама «правда любой ценой», а то, во что эта правда выльется народу игосударству.

Признать естественный характер смерти царевича от «припадка» было недопустимо: это ставило под удар авторитет «царской крови» и лишало Дмитрия ореола мученика, а значит, и канонизация была бы неуместной. К тому же, версия об убийстве царевича по приказу Годунова была единственной, которая устраивала Нагих:

1. Они ни за что не согласились бы на «естественную» причину смерти, так как она означала бы «дефектность» Дмитрия.
2. Нагие сами были жертвой политики Годунова — и не могли ему не отплатить тем же.

Если бы «официальная версия» хоть на запятую отличалась от версии Нагих, то это породило бы новый раскол в обществе. Поэтому царь и патриарх вынуждены были признать ее.. В этой истории Гермоген проявил себя как талантливый стратег в борьбе со словно с конвейера появлявшимися Лжедмитриями.

Семибоярщина и воцарение поляков

С августа 1610 начинается фактическое правление «Семибоярщины» — корпорации из семи бояр, подписавших с Речью Посполитой договор о воцарении на Московском престоле Владислава Вазы — сына короля Сигизмунда III Вазы. В сентябре бояре впускают в Москву войска польской короны под командованием гетмана Жолкевского. Особое письмо Сигизмунд направил к митрополиту Филарету (Романову), будущему патриарху. Письмо сулило ему патриаршество, обещало сохранить веру, обряды, права самоуправления и суда Православной Церкви в России. Филарет тоже входил в состав посольства к Сигизмунду.

4 февраля 1610 года посольство заключило договор с поляками. Важно учитывать позицию Патриарха Гермогена: он требовал от Владислава принять православную веру.

27 августа 1610 года на Девичьем Поле московский народ присягнул королевичу Владиславу. 28 августа в Успенском Соборе, при служении самого Гермогена присягали уже правящие круги государства. К ним и обратил свою речь патриарх:

«Если в вашем намерении нет обмана и от вашего замысла не произойдет нарушения православной вере, то да будет на вас благословение от всего собора и от нашего смирения. А если скрываете обман и от вашего умысла произойдет нарушение православной вере, то да приидет на вас проклятие».

11 сентября отправилась делегация к Сигизмунду под Смоленск. Думскую группу делегатов возглавлял Василий Голицын. Духовенство представляли Авраамий Палицын и митрополит Филарет. Они получили такой наказ из Москвы:

• Владислав крестится в православие под Смоленском, рукою митрополита Филарета и епископа Смоленского Сергия, и уже православным прибывает в Москву;
• Ни он, ни русское правительство не имеют никаких сношений с Папой Римским по делам веры;
• Русские отступники в латинство казнятся смертной казнью;
• Владислав женится на девице греческого закона.

Сам патриарх лично написал два письма – одно к Сигизмунду, а другое к Владиславу, и в обоих подчеркивал значение принятия православия претендентом на престол. Великий патриот не выдвигал никаких национальных критериев к претенденту на престол. Ссора с поляками началась на религиозной, а отнюдь не на национальной почве.

Борьба с интервентами

Боярское правительство капитулировало: призвало своих послов под Смоленском «отдаться на волю короля». Но их план натолкнулся на мощное сопротивление стойкого патриарха Гермогена. 6 декабря 1610 года его просили подписать очередное послание, отправляемое правительством к послам в ставку Сигизмунда. Фактически это был «акт о капитуляции». Но патриарх был непреклонен: королевич должен креститься и вывести своих людей из Москвы.

Правительство отослало свою хартию к послам, но те отказались принять ее аннотации без подписи патриарха. «Теперь мы стали безгосударны, и патриарх у нас человек начальный», — говорили они.

Кто знает, что было бы с Россией, если бы тогда одна-единственная личность не противостала всему натиску католической экспансии? Ведь согласись тогда подписать боярскую грамоту патриарх, послы бы не стали возражать против его решения. Польское католическое правительство «мирно» переехало бы в Москву. Гермоген же, увидев, что условия воцарения Владислава не исполняются, призвал народ к ополчению против поляков. Патриарха заточили в монастырь, однако именно воля и благословение святителя объединили русский народ в борьбе с интервентами.

Выводы

1. Церковь не «аполитична». Невмешательство в политику ей навязывают как раз сторонники секуляризма. «Из истории мы знаем о дисциплинарных мерах, которые применялись Церковью. Митрополит Алексий отлучил Рязанскую епархию за неповиновение Москве. Митрополит Филипп при Иоанне Грозном вмешивался в политику. Патриарх Гермоген не говорил, что политика не его дело, а прямо понял, что ему надо стать в лагере Минина и Пожарского, а не Тушинских воров!»1граф Д. Олсуфьев //. Деяния Поместного Собора РПЦ 1917 – 1918 г. Деяние 66. М., 1996, Т.6, с.7.
2. Почти все правители были «сомнительными» личностями. Но Церковь смотрела на правителя не через призму его личности, а через призму его сана и служения. А поскольку на лице правителя государства был завязан мир в стране, то Церковь не расшатывала политические опоры. Вопрос «как повлияет пошатнувшийся статус правителя на жизнь государства» для иерархов был важнее вопроса «насколько справедлив правитель в своих единичных решениях и насколько он порядочный человек».
3. Не существует четких «правил поведения» иерархов Церкви в ответ на поступки власти. Каждый строит свои отношения с правительством исходя из личного религиозного опыта. И судить его по каким-то общим критериям невозможно. То есть, митрополит Филипп поступал так, а Патриарх Иов иначе. Но нельзя сказать, что один был прав, а другой нет.
4. Позиция Патриарха Гермогена по королевичу Владиславу соответствует традициям христианской Византийской империи, но противоречит принципам секулярного «национального государства». Гермоген мог посадить на царском престоле в Москве не только поляка, но и китайца или индейца. Но при одном условии: претендент на престол принимает крещение и становится православным человеком. Именно по этой причине сложно интерпретировать события 1612 года как «победу русских над поляками в борьбе за государственную независимость». Тогда вопрос в таком ракурсе даже не рассматривался. Гермоген дал благословение всероссийскому сопротивлению не «против интервентов», а лишь после того, как понял, что Владислав не собирается принимать православие.
5. Ни один из этих иерархов не добивался любой ценой правды и только правды в земных вопросах. Оба патриарха искусно манипулировали именем покойного царевича Дмитрия с целью умиротворения государства. Но в этом они не искали никакой личной выгоды.