«Путь священника — это мученичество». Жизнь спасателя, не ставшего священником

«Не все из вас будут работать по специальности». Наверное, многим студентам доводилось слышать такие слова от старших товарищей или от преподавателей. В самом деле, человек, взрослея, нередко меняет направление своей жизни.

Среди выпускников духовных семинарий и академий тоже есть люди, избравшие путь, не связанный со священством или богословской работой. Артём Чепа, выпускник МДА, учившийся на самой, пожалуй, сложной академической кафедре, — кафедре библеистики, — и изучавший там древнегреческий и древнееврейский языки, стал работать спасателем!

Поговорили с Артёмом о том, что привело его к служению спасателя, что дает ему богословское образование в этой профессии и берет ли он благословение, когда идет тушить пожар.

— Паисий Святогорец до пострига служил в армии радистом. Когда война закончилась, старец, будучи монахом, постоянно сравнивал служение Богу и свой монашеский путь с работой радиста. Только теперь он налаживал связь с Богом. 

Артём, ты получил духовное образование — закончил духовную семинарию в Нижнем Новгороде, потом Московскую духовную академию в Сергиевом Посаде. Но свою жизнь решил посвятить работе спасателя пожарной службы. Что для тебя значит эта профессия? И есть ли что-то общее в твоем понимании между священником и пожарным?

— Пожарным я стал скорее от противного. Не став священником (хотя попытки были), я пробовал себя в нескольких направлениях: административная работа в школе и работа спасателем. Поработав спасателем, я захотел продолжить, в итоге устроился в Москве в пожарно-спасательный центр. Сейчас мне больше нравится работать в «поле» и непосредственно помогать людям — на административную работу в этой сфере переходить не собираюсь. Работа пожарным дает мне, прежде всего, моральное удовлетворение от помощи людям, от значимости работы, а также от того, что результат работы виден сразу. 

— А где ты работал спасателем? Кого и от чего приходилось спасать? А сейчас что ты чувствуешь, когда ты тушишь пожары? И что для тебя значит моральное удовлетворение?

— Около трех лет я работал в Сергиево-Посадском поисково-спасательном отряде № 13. Было много социальных выездов: вскрывали двери по заявке от родственников (жители долго не выходили на связь), помогали врачам (транспортировали в машину скорой помощи). Также ликвидировали последствия ДТП (извлекали людей, зажатых в автомобиле), много искали людей в лесных массивах (лыжников, грибников, туристов).

Чувствовать что-то, когда работаешь на пожаре, некогда, просто стараешься максимально эффективно действовать. Прочувствовать что-то можно уже после.

Сейчас я работаю пожарным в пожарно-спасательном отряде № 215 г. Москвы. Делаем все тоже самое, что и в Сергиевом Посаде, только больше. Даже животных пару раз спасали. Выездов на пожары меньше, чем всего остального. Что-то чувствовать, когда работаешь на пожаре, некогда, просто стараешься максимально эффективно действовать (основная цель — спасать людей, а затем — тушить). Прочувствовать что-то можно уже после. Тут много чего в голову приходит. Чаще анализируешь действия и продумываешь, как можно было сделать лучше. Сложных моральных выборов пока, слава Богу, не было. Моральное удовлетворение — это когда никто не погиб и не пострадал. Ну, и в целом удовлетворение — это когда осознаешь значимость проделанной работы. 

— Ты говоришь, что думал о пути священника. Почему отказался от этого намерения? 

— Для меня была принципиальной свобода выбора после хиротонии. Ну, собственно, рукополагаться я пытался один раз (прямо документы подавал). Однако на мое нежелание пойти в священники повлияли те детали жизни священников, которые я наблюдал в течение своего обучения в духовных школах. Во время учебы в семинарии я видел, в каком зависимом от архиерея положении находятся священники. Это давление двух категорий: во-первых, физическое и материальное давление — постоянные ссылки в отдаленные приходы и монастыри за оплошности и смены приходов с регулярностью чуть ли ни несколько раз в год (усидеть на одном месте удавалось исключительно выдающимся личностям), что в корне, по моему представлению, противоречит концепции христианской общины. Во-вторых, давление моральное — священникам прямо-таки запрещали вести нормальную катехизацию (заставляли быстрее и больше крестить). 

К этому добавляется зыбкость материального положения священника, на которое не каждый готов обречь свою семью. Путь священника сейчас — это своего рода мученичество, причем на него идешь не только ты, но и вся твоя семья. 

Мне кажется, что в целом это духовная неготовность моя сказывается. Был бы готов — вопросов бы не возникало. 

— Непростой это вопрос — кем быть. Нередко человек учится по одной специальности, а потом что-то переворачивается, и он избирает какой-то собственный путь. Например, схиархимандрит Софроний (Сахаров) с малых лет занимался живописью и был подающим надежды молодым художником, но, оказавшись на Афоне, бросил карьеру художника и принял постриг. Однако все в своей жизни он соотносил с категориями творчества. 

Возможно, и ты, став спасателем и пожарным, можешь найти связи между начатым путем и избранным впоследствии. Ты чувствуешь какое-то влияние духовного образования на свою жизнь? Напрямую ты его не используешь, но, может быть, именно сейчас ты в полной мере и реализуешь то, что получил, обучаясь в семинарии и потом академии?

— Разумеется, те знания, которые я приобрел в семинарии и академии, напрямую на этой работе не использую. Разве только привычку общаться с Богом. Это самый главный опыт. Без этого вообще никак. В этой работе как нигде важно ясное сознание. То есть в целом ощущаю пользу от причастности Церкви.

— Знаешь, что мне кажется интересным, — в христианстве мы думаем, прежде всего, о спасении. Но здесь ты вроде как спасаешь себя сам, а остальные спасаются вокруг. В этом ты будто бы отделяешь себя от остальных. И спасение это умозрительное, апофатическое. А ты физически пошел спасать. Пошел в реальность, перевел мышление и чувства в волю. И в действительности это все тот же путь, по которому хотелось идти изначально. Ты как-то думал об этом?
 
— Очень четкое выражение. Думал об этом давно. Спаситель нам дает такой пример — он не был священником. Служил в народе и имел достаточно невысокий социальный по нынешним меркам статус. Я думал: что-то не вяжется в отдаленной от людей и от реальной жизни проповеди. Что-то есть высокомерное в этом. Хотя у меня пока проповедь не особо получается. Тяжело быть примером. Особенно важно, что, если ты не облечен властью проповеди, какой то отличительной особенностью (принадлежностью к определенной касте), вся проповедь обязана быть максимально четкой и заметной. И в основном это дела. Словам, не подкрепленным делами, не будут верить.

Путь священника сейчас — это своего рода мученичество, причем на него идешь не только ты, но и вся твоя семья.

— Артём, а что тебе как человеку, не ставшему священником, дает сейчас духовное образование? В чем отзывается? Как влияет на жизнь?

— Навык вести осознанную церковную жизнь, то есть разбираться в вопросах веры не на уровне интуиции, а осознанно и аргументированно. Наверное, это самое главное. Ну, и бонусом до сих пор питаю большую слабость к различным древностям, истории и филологии. Это побочка.

— А в чем выражается эта побочка? Что-то сейчас изучаешь?

— Всего по чуть-чуть. Пытаюсь выйти на уровень чтения Священного Писания по первоисточнику. К моему стыду, медленно и неуклюже. Основной интерес — это Священное писание. Ничего конкретного не изучаю, но если что-то интересное попадается из древней, не очень древней и современной истории, стараюсь читать. Современная художественная литература тоже прельщает. Не могу похвастаться знанием русской классики.

— Как думаешь, нужно ли ввести в общие школьные программы изучение Библии? Причем не в формате «Закона Божия», когда пришел батюшка и рассказывает детям основы религии, а чтобы теологи научили детей понимать Библию. А вместе с тем и лучше разбираться в текстах русский литературы.

— Только за. Но, разумеется, это не должно быть пропагандой. И еще для лучшего понимания сограждан неплохо, чтобы подобным образом разбиралось бы и богословие других традиционных конфессий. В том числе ислама. Мы живем в одной стране с большим количеством людей, исповедующих ислам и не понимаем его, знаем на уровне слухов и предрассудков. Это большая проблема. 

А вообще, изучение Евангелия в школе позволило бы не только лучше понимать литературу, но и выявлять какие-то исторические закономерности.

— А как ты относишься к духовничеству? Кто-то считает нужным советоваться с «духовником» и беспрекословно следовать его указаниям. Кто-то предпочитает надеяться только на себя. На твой взгляд, какова роль духовника в жизни православного христианина? 

— Я придерживаюсь простой мысли, что духовник на то и духовник, что должен вести духовную сторону жизни мирянина. Духовничество как управление всеми аспектами жизни более актуально для монашества, когда послушник или монах отказывается от частной жизни и собственной воли. Это чисто монашеская практика. И то, что хорошо для монахов, не всегда хорошо для остальных. 

При том что подобного рода духовничество и в монастырях, я полагаю, должно применяться только в случае близкого знакомства духовника и послушника. В противном случае мы наблюдаем злоупотребление в духе «я — барин, а ты — батрак». Тем более подобного рода духовничество в миру несет еще более печальные последствия. Например, продажа квартир и разводы в семьях по слову духовника. И для человека это может быть искушение — ведь всегда проще снять с себя ответственность, чем работать над собой и идти последовательно к Богу через признание своих грехов и очищение. Хочется выполнять простые инструкции духовника и думать, что это эффективнее.

Беседовала Марина Калинина

Читайте также: Должен ли христианин иметь духовника?