Седмица 20-я по Пятидесятнице

Тогда Господь сказал: с кем сравню людей рода сего? и кому они подобны? Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали. Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость всеми чадами ее.

Лк. 7: 31-35

Небольшая притча о детях на улице, которая читается сегодня, в Евангелиях от Матфея и Луки отнесена к тому периоду служения Иисуса, когда Иоанн Креститель уже был заточен в темницу, но еще не был обезглавлен. Будучи частью поучения, посвященного Иоанну Крестителю, притча завершается комментарием, в котором Иисус протягивает нить от Крестителя к Самому Себе. Несмотря на краткость притчи, она представляет немало затруднений для толкователей.

Главная проблема заключается в понимании образа детей, сидящих на площади и обращающихся друг к другу. Картина не совсем ясна, комментаторы предполагают, что разные группы детей играют в противоположные по настроению игры — «свадьбу» или «похороны» — или же одна и та же группа предлагает две разные игры своим товарищам, которые в обоих случаях отказываются присоединиться к ним. Притчу можно прочитать и так, и этак, но заключительные стихи (Мф. 11:18–19; Лк. 7:33–35) указывают на второе истолкование.

В данном вопросе мы скорее согласились бы с теми, кто считает, что из двух групп детей, упомянутых в притче, одна — активная — играет в обе игры, а другая — пассивная — отказывается от участия в обеих играх. Однако мы должны указать на то, о чем часто забывают современные комментаторы: во-первых, в тексте притчи ничего не говорится об игре в похороны или свадьбу, а во-вторых, действие, о котором говорят дети, описывается в прошедшем времени (мы играли, пели, вы не плясали, не рыдали). Игра в похороны или свадьбу — не более чем плод догадок, тогда как в действительности речь в притче идет о реакции одних детей на музыкальные звуки, издаваемые другими, а не на их действия или игры. Мы можем утверждать, вслед за древними толкователями, что Иоанна Крестителя и Иисуса символизируют в притче активные, а не пассивные дети.

Блаженный Иероним в своем толковании подчеркивает, что с детьми, сидевшими на площади, в притче сравнивается иудейский народ. Бог посылал к нему проповедников, но «поскольку иудейский народ не желал слушать, то они не только говорили ему, но и кричали во весь голос». Два вида проповеди — это увещание к добродетелям и призыв к покаянию. Этим «двойным путем ко спасению» пренебрегли иудеи, не приняв ни Иоанна, ни Сына Человеческого.

Узнать больше вы можете в книге митрополита Илариона «Иисус Христос. Жизнь и учение», размещенной в свободном доступе на нашем портале, а также в книгах серии «Читайте Евангелие».

Также Евангелие дня с митрополитом Иларионом доступно в специально созданном Телеграм-канале.

Преподобный Кириак Палестинский жил в Лавре преподобного Саввы Освященного. Однажды он отправился в Кофилу и, побыв у Мёртвого моря, возвращался в свою келлию. Был такой сильный зной, что старец изнемог и начал молиться Богу: «Господи, ты видишь, что я не могу продолжать путь от жажды». Тотчас окружило его облако и сопутствовало ему до самой келлии, на расстоянии 12 миль. Однажды преподобного пришли навестить родственники. Они хотели повидаться с ним и искали в Лавре его келлию. Некоторые иноки подсказали им дорогу, и они, подойдя, постучались в дверь. Опасаясь нарушить безмолвие и вернуться умом в мир, старец молил Бога, чтобы родные его не заметили. Отворив дверь, он спокойно вышел из келлии, не будучи обнаружен. Удалившись в пустыню, он пробыл там до тех пор, пока его родственники не ушли.

Заупокойные стихиры в последовании монашеского погребения поются без всяких особых стихов. Это, конечно, не обмолвка устава. Припев «упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего» часто повторяется в погребении мирских человек на каноне. Его краткость и выразительность при частом повторении особенно сильно обращает мысль окружающих гроб к усопшему, как бы приковывает к нему их внимание, преисполняет сердца их любовию к нему, усиливает скорбь о разлуке, вызывает слёзы. Но то, что уместно у гроба мирянина, то не совсем уместно у гроба монаха. Любовь монахов к почившему брату иного характера, чем любовь мирян. И скорбь их также иного характера. Она изливается в более спокойных, выдержанных выражениях в стихирах, которые уже по объёму не могут так сильно в одних и тех же словах подчёркивать одну и ту же мысль. Не потому ли в последовании монашеского погребения нет совсем канона, что на нём потребовалось бы часто повторение краткого стиха «упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего» или подобного.