Великая лавра Саввы Освященного. Глава 3. Богоносцы

Освящайтесь и будьте святы, ибо Я, Господь Бог ваш, свят.

Лев 11:44

В пещере мы набираем светлые камешки, иногда покрытые прозрачными крупинками, как солью. Эти драгоценные камешки скоро останутся единственным свидетельством моего пребывания у святого Саввы. И я счастливо и напряженно смотрю вокруг, стараясь запечатлеть зрением, унести в сердце фантастическую панораму.

Глубокий Кедронский разлом тянется от видимого края земли до другого края. Над противоположным обрывом, безжизненным, диким и обожженным, подняты крепостные стены, башни и купола Великой лавры, опирающейся на уступы скал и циклопические контрфорсы. На фотографиях они кажутся монолитными, но отсюда видны трещины между глыбами, похожие на темные штрихи на охристой монохромной гравюре. Сколько веков строили монахи эту крепость, вручную вытесывая каждый камень, на руках его поднимая?

Но первая монастырская церковь была дарована им. Однажды ночью Савва читал псалмы Давида вне пещеры. И вдруг огненный столп соединил землю и небо, озарив пространство на западной стороне. Всю ночь отшельник был восторжен в молитвенное созерцание и священный ужас. 

Так увидел Иаков на пути в Харран лестницу от земли до неба, и Ангелов, восходящих и нисходящих по ней: 

Истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!.. Как страшно сие место! это не что иное, как дом Божий, это врата небесные. 

А на рассвете Савва перешел поток и обрел на месте горящего столпа просторную пещеру, которой не было раньше, — богозданную церковь со входом на южной стороне, сводом для алтарной части на востоке и обширным помещением для ризницы на севере. 

С сорока пяти лет Савва стал принимать всех приходящих к нему. 

«Благодатию Божиею его общество возросло до семидесяти человек, — пишет Кирилл Скифопольский, — и все они были боговдохновенны, все христоносцы». 

Мы и забыли такие слова, их сокровенный нездешний смысл. 

Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем... 

Мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей... 

Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. 

Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу... 

...Не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью. 

На сие самое и создал нас Бог и дал нам залог Духа.

Итак, создал нас Бог для того, чтобы смертное в нашей природе поглощено было бессмертным, животное — божественным, плотское — духовным, внешнее — внутренним, временное — вечной жизнью и вечной славой. И если тело умирает для греха, если я сораспялся Христу — ... уже не я живу, но живет во мне Христос. 

Призвание это столь высоко, жертвенно, аристократично, настолько превосходит наши естественные силы, что оно никогда не могло быть уделом большинства, и напрасны риторические опасения, что, если все станут монахами, род человеческий прекратится. 

В божественном замысле о земной и небесной духовной иерархии есть подвижное равновесие, высокая гармония, есть место для всякой твари. А времена упадка, царства тьмы и вызваны смещением в них общего центра тяжести вниз, к предпочтению временного, внешнего, плотского, когда человек, как Исав, за насыщение земными благами продает первородство.

Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих, для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога невидимого. 

— Если идти вдоль потока влево, по течению, через час выйдешь к Мертвому морю... — говорит Хри́стос, глядя в ту сторону, где ущелье расходится надвое и пропадает за поворотами, словно упираясь в стену. — Вниз по течению — к смерти, против течения — к Святому граду...

Мертвое море и горы Моавитские. Вид из лавры Саввы Освященного

Источник: Wikimedia Commons

Высоко в скале чернеют несколько пещер на одном уровне, и множество других разбросано по обрыву, иногда их передние стены выложены камнем. Трудно представить, что все пещеры когда-то были заселены. И только Богу ведомы пути и судьбы тысяч отшельников. Для нас же толща веков сохранила лишь редкие имена, хорошо, если несколько штрихов к образу, несколько собственных фраз; в исключительных случаях, и это чудо — условный словесный портрет — икону — житие.

— Вон там пещера Ксенофонта... — указывает монах посохом вдаль, — а через поток — пещеры его сыновей Аркадия и Иоанна. Они пришли вместе и прожили здесь всю жизнь, но только издали могли видеть друг друга...

Уже все припасы доставлялись в лавру, чтобы не выходить в мир; завели рабочий скот. Все приношения Савва употреблял на строительство лавры. Себе же выстроил на скале башню, в которую из церкви вел подземный ход, и скрывался там для молитвы. Но только приходящий пресвитер совершал в лавре литургию: ни один из боговдохновенных отцов по смирению не дерзал принять священный сан.

Часть монахов, не вмещавших духовной высоты наставника и не способных осознать это как свою вину или беду, взбунтовались против него. 

Сговорившись, отправились они в Иерусалим к архиепископу Саллюстию и стали просить, чтобы он поставил им игумена. 

— Откуда вы пришли? — спросил архиепископ.

— Из пустыни... — отвечали отцы.

— Из какой пустыни?

— Некоторые называют ее пустыней аввы Саввы, — нехотя уточнили они.

— Вы ли приняли Савву к себе, или он вас?

— Он принял нас...

— Если он населил пустыню, не лучше ли ему и управлять вами?

— Он не имеет священного сана, потому не может и быть игуменом, — возразили они. 

Архиепископ ответил лжесавваитам по своему разумению. Он благословил их присутствовать на архиерейском служении, призвал и Савву, как будто по другому поводу, и во время божественной литургии неожиданно для всех совершил его хиротонию:

— Господь избрал вам игумена свыше, я же только утвердил избрание.

Вместе с новым игуменом и отцами архиепископ пришел в лавру и освятил созданную Богом церковь, престол и жертвенник. 

Это произошло на пятьдесят третьем году жизни Саввы. Еще через три года Саллюстий поставит его архимандритом всех отшельников и келлиотов. Около сорока лет предстоит ему с тех пор нести крест священноначалия над пустынниками Палестины и более пятнадцати веков — прозвище, светящееся, как шитая золотом хоругвь. 

Савва Освященный. Фреска из монастырского храма

Источник: Wikimedia Commons

Пещерная церковь стала тесна, начали строить рядом большой каменный храм Пресвятой Богородицы, — число монашествующих умножилось до ста пятидесяти. И дивные были среди них избранники Божии. 

Иоанн Молчальник пришел из Армении, скрыв ото всех, что уже десять лет был епископом. В Иерусалиме целыми ночами молил он Господа указать ему место для безмолвия, и внезапно увидел звезду, похожую на светящийся крест, и услышал голос: «Если хочешь спастись, следуй за этим светом». Он тотчас покинул дом, и звезда привела его в обитель над Юдолью Плача. 

Игумен направил его, как новоначального, на послушание: много лет епископ в спокойствии духа трудился на постройках, тесал камни и носил воду, варил обед для работников и принимал странников, стал экономом. Потом игумен благословил его на безмолвие, и Иоанн выходил из уединения на литургию, не умея скрыть только дара слез — внешнего излияния сокровенной божественной любви. И лишь когда Савва просил архиепископа рукоположить Иоанна во пресвитеры, его тайна была возвещена игумену по откровению на молитве.

—Ты сокрыл от меня дар Божий, — без упрека сказал Савва, — но Господь возвестил мне о нем.

— Прости меня, отче... — смиренно поклонился Иоанн.— Я не хотел, чтобы кто-нибудь знал мою тайну... А теперь скорблю, потому что не смогу оставаться в этом месте.

— Можешь остаться, — светло утешил его Савва, — и тайна твоя останется между нами и Богом.

Иоанн безмолвствовал в лавре и в пустыне до ста четырех лет — и был крепок телом, весел душой, исполнен божественной благодати. Лев сторожил его пещеру, а из положенного на голый камень семени смоквы без воды выросло три плодоносящих деревца.

Иоанн рассказывал Кириллу Скифопольскому, что святой Савва старался исполнить все, что воспринял в образе Евфимия Великого. Отпраздновав в январе память святого Антония и через три дня — святого Евфимия, преподобный Савва также уходил на весь Великий пост в пустыню. И жизнеописатель приводит невероятные для обыденного рассудка подробности этого иного бытия.

Келлия преподобного Саввы в пещере на берегу Кедрона

Источник: mon_sofia / Livejournal

Однажды в Заиорданьи, в стране Гадаринской, преподобный поселился в пещере, которую раньше занимал царь зверей. Когда Савва спал, лев вернулся и, ухватив его зубами за край плаща, потащил из своего логовища. Проснувшись, Савва принялся за обычное ночное псалмопение. Зверь удалился на время, пока старец не закончил молитвы и не лег. Тогда и лев вернулся и, снова вцепившись зубами в одежду святого, повлек его вон. Савва же примирительно обратился к нему: «Пещера большая, если хочешь, оставайся со мной. А не хочешь, поищи другое место. Хотя Творец у нас один, но только человек почтен Его образом, и уступить должен ты». Лев так и сделал. 

Наш трезво мыслящий современник, пожалуй, скажет, что после того, как преподобный провел полвека почти без пищи, лев просто не нашел в нем ничего съедобного... 

Но в этой притче — возвращенный рай, исполнение царственного призвания Адама, дающего имена животным. Пророк Даниил оставался невредимым во рву львином. И у Герасима Иорданского лев пас осла, и отшельник Стефан на Синае кормил с руки леопарда. Святым Серафиму Саровскому и Сергию Радонежскому служили медведи. И Кирилл приводит беседу со львом в детской простоте и вере.

А почему мы считаем своим преимуществом увидеть здесь только окрашенную монашеским юмором притчу? 

Источник святого Саввы теперь огражден стенами. Вода незримо сочится из скалы в каменный водоем, наполняя его до краев. Монах разбивает темную гладь ковшом, и наливает воду нам в кружки. А кажется, что надо пить ее из золотых чаш, — так она драгоценна, когда утоляет сильную жажду, глоток за глотком льется в пересохшую гортань, омывает ее прохладой и блаженством, заливает жар. Только в пустыне ощущаешь, что евангельская чаша холодной воды может стать для странника чашей жизни. Еще по кружке выпиваем мы, умываем разгоряченные лица, и пьем снова. 

—Агиасма... — говорит Хри́стос довольно. — Святая вода... 

Он зажигает лампаду перед иконой Спасителя на стене. А в уголке на столике с подсвечником я замечаю два рисунка из старой книжки, наклеенные на картон — виды лавры. 

Посреди монастырского двора — каменная часовня, увенчанная синей полусферой купола, посаженного на низком барабане почти по периметру стен. Зарешеченное окошко; кустики травы по верхним углам, под барабаном. А у входа, обведенного двумя полуколоннами, навеки замер странник в земном поклоне. 

— В главном храме — мощи преподобного Саввы, — говорит Хри́стос. — Во время крестовых походов их тайно вывезли католики, но тридцать лет назад вернули. От неугасимой лампады перед мощами вам дали елей…

Рака с мощами святого Саввы в Благовещенском соборе

Источник: adriatikus / Wikimedia Commons

Я рассказываю, что наш известный паломник А. Муравьев, автор «Истории Иерусалима», упоминал полтора века назад в «Письмах с Востока», как в Венеции целовал нетленные останки Саввы; как потом, когда Муравьев был здесь в лавре, братия позавидовала, что он оказался так близко к их великому ктитору. «О если бы близость сия была и духовная!» — сокрушался паломник. Эта фраза часто проходит в моей памяти, когда неисповедимая милость Божия ведет меня по святым местам.

Рисунок как будто иллюстрирует известную истину, что все монастыри разрастались вокруг великого святого. Часовню окружает внутренний двор, террасами в несколько ярусов размещенный по склону и замкнутый высокими стенами: нагромождение хозяйственных построек, лесенок и келлий, зажатые между ними палисаднички. И надо всем этим царят синий широкий купол и портал главной церкви Пресвятой Богородицы. Навес для тени над порталом; колокольня с большими, до десяти пудов, колоколами, каким-то теперь никому уже не ведомым путем доставленными нашими паломниками из России. 

Рядом с часовней — вход в подземную усыпальницу, обычно закрытый тяжелой плитой, с останками савваитов всех времен. Умершего кладут на каменное ложе — иногда на несколько лет, до смерти следующего монаха. Потом кости омывают, совершают над ними панихиду, и прилагают их к другим костям, покоящимся в братской безымянности, — только черепа лежат в ряд на каменных полках. В усыпальнице есть небольшой придел в память четырнадцати тысяч монахов, убиенных в нашествие персидского царя Хозроя в VII веке. 

Так часто погребают монахов на востоке, везде, где скалистый грунт не позволяет выкапывать могилы для каждого умершего, — и на Синае, и в монастыре Георгия Хозевита я видела такие нагромождения сухих костей и скорбные ряды безвестных черепов. 

Но ни усыпальницы, ни древней иконы Саввы Освященного, ни украшенного внутреннего пространства главной церкви, ни иконостаса, некогда привезенного из Вифлеемского храма, с древними царскими вратами, на которых вместо евангелистов изображены святые Харитон, Евфимий, Савва и Иоанн Молчальник, нам никогда не увидеть. Должно быть, рисунки и лежат здесь на утешение паломницам: все-таки остается некоторое представление о лавре. 

На другой выцветшей картинке — терраса над самым обрывом, а на ее краю высится роскошная пальма, посаженная преподобным. Перед ней с удивлением останавливались многие паломники даже прошлого века: от корня, освященного прикосновением Саввы, на протяжении пятнадцати веков прорастали все новые стволы, хотя ни одно дерево кроме не выросло на скале. Ствол ее охватывали железными обручами, а их приковывали к скале для устойчивости пальмы в грозы и бури. 

Пальма преподобного Саввы

Источник: Лаврська троянда / Facebook

Пониже прилеплены к горе деревянные келлейки, как ласточкины гнезда, висящие в воздухе между темной бездной долины Страшного Суда и голубой бездонностью неба. 

Раньше прилетали и черные птички, похожие на ласточек, монахи кормили их с ладоней. Внизу под террасами, у потока, собирались лисы, сидели, задрав головы, в ожидании брошенных сверху кусков. А на гулкий звон колоколов воем отзывались вдали шакалы. 

— А теперь прилетают птицы?

— Прилетают, но ручных не так много... — отвечает Хри́стос. — Оскудела с веками Иудейская пустыня... или монашеская благодать. 

Деревянные келлейки появились в более поздние века, в древности келлии высекали в скалах даже внутри двора — низкие гроты, едва освещенные из входного отверстия, душные во время зноя. При жизни каждый из покоящихся теперь в усыпальнице имел отдельную келлию, где он хоронил себя от мира в покаянии и чаянии освящения. 

Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает.