У Мамврийского дуба. Глава 4. Гробница Авраама

Умерла Сарра в Кириаф-Арбе, который в долине, что ныне Хеврон, в земле Ханаанской. И пришел Авраам рыдать по Сарре и оплакивать ее...

Авраам поклонился пред народом земли той и говорил Ефрону вслух всего народа земли той и сказал: если послушаешь, я даю тебе за поле серебро; возьми у меня, и я похороню там умершую мою.

Ефрон отвечал Аврааму и сказал ему:

господин мой! послушай меня: земля стоит четыреста сиклей серебра; для меня и для тебя что это? похорони умершую твою.

Авраам выслушал Ефрона; и отвесил Авраам Ефрону серебра, сколько он объявил вслух сынов Хетовых, четыреста сиклей серебра, какое ходит у купцов.

И стало поле Ефроново, которое при Махпеле, против Мамвре, поле и пещера, которая на нем, и все деревья, которые на поле, во всех пределах его вокруг,

владением Авраамовым пред очами сынов Хета, всех входящих во врата города его.

После сего Авраам похоронил Сарру, жену свою, в пещере поля в Махпеле, против Мамвре, что ныне Хеврон, в земле Ханаанской.

Над восточным краем площади, над зеленью газона с отцветшими кустами роз высится гигантское прямоугольное укрепление — самый священный и совершенный памятник древней Палестины — хевронский харам[1]. Я узнаю его по фотографиям, но его размеры и подлинный вид превышают все, что можно вообразить. Это первое впечатление — мощи и строгой красоты здания — нарастает по мере того, как мы к нему медленно приближаемся.

Высокая крепостная стена времен крестоносцев под прямым углом примыкает к хараму, но достигает только входа в него над тремя пролетами лестницы. Сама же золотистая плоскость стены харама протяженностью в шестьдесят метров и высотой около двадцати, — на тысячелетия более древняя, чем стена крестоносцев, — поднимается над ней как недавно завершенный монумент над руинами.

Гладкая у основания, стена выложена из тесаных глыб длиной до пяти-семи метров каждая, размещенных одна на другой без цемента и свободным рисунком. Но верхняя часть стены — над опоясывающим уступом — из столь же тщательно обтесанных глыб, чуть меньших размеров, — расчленена шестнадцатью пилястрами, подчеркнутыми линиями теней. Более поздний минарет над входом, крепостные полукруглые зубцы по верхнему краю стены и этот четкий светотеневой ритм ее членения — все лаконично и просто, но из чего же складывается впечатление такой торжественной и строгой мощи?

По широкой каменной лестнице мы с отцом Иоанном и Евгением поднимаемся ко входу. В течение семи веков арабского владычества мы вправе были бы подняться только до седьмой ступени: завоевав Святую землю, мусульмане запретили вход в Махпелу как иудеям, так и христианам под угрозой смерти. И к середине прошлого века единственным христианином, вошедшим в святилище, стал принц Уэльский.

Переступаем порог — словно выходим за измерения времени. Галерея из тяжелых колонн, соединенных арочными сводами, обрамляет внутренний мощеный двор.

Пройдя между колоннами, останавливаемся перед узорной двустворчатой кованой дверью часовни. Посередине ее возвышается устланное зелеными шитыми золотом коврами надгробие Авраама.

...И скончался Авраам, и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный жизнью, и приложился к народу своему.

И погребли его Исаак и Измаил, сыновья его, в пещере Махпеле, на поле Ефрона, сына Цохара, Хеттеянина, которое против Мамвре, на поле в пещере, которые Авраам приобрел от сынов Хетовых. Там погребены Авраам и Сарра, жена его.

Напротив, за такой же узорной дверью — часовня и надгробие Сарры, одетое красными коврами с золотым шитьем.

Но пещера с саркофагами — глубоко под мраморными плитами пола.

Колодец над пещерой, где погребены Авраам и Сарра

Источник: Ericstoltz / Wikimedia Commons

До недавнего времени никто не знал внутреннего устройства подземелья, и желание проникнуть в него считалось святотатством. Но после Шестидневной войны 1967 года в узкий сухой колодец, по которому ежедневно опускают зажженные лампады и который обычно закрыт металлическим плетением, с разрешения светских и религиозных властей опустили очень тоненькую девушку. Она обнаружила подземную камеру и узкий шестнадцатиметровый коридор. Пройдя по нему, поднялась по пятнадцати ступеням, ведущим к несуществующему теперь выходу, перекрытому камнем, закрепленным железными клиньями. Девушка вернулась, и ее благополучно подняли. Это открытие пролило малый свет на подземелья, но еще не обнаружило самой погребальной пещеры.

И только несколько лет назад под тем же колодцем нашли двойную пещеру, типичную погребальную нишу времен Патриархов. Она полностью засыпана землей, но кусочки костей и частиц земли, поднятых на поверхность, датируются временем иудейских царей — около 2900 лет назад. Конечно, поднятые кости — не частицы останков Патриархов, которые покоятся в глубине в нетронутых саркофагах, но свидетельство того, что и за тысячелетие до Рождества Христова пещера все еще служила для захоронений: евреи считали величайшим благом быть погребенными в непосредственной близости от праотцев и ссыпали в колодец сухие кости умерших.

По преданиям Талмуда, пещера Махпела современна сотворению мира, находится на месте райского сада, и в ней до праотцев погребены Адам и Ева; только Авраам и несколько посвященных знали о значимости этого места, откуда души имеют выход в рай, потому Авраам и не принял поле в дар, а приобрел его навеки для себя и потомков.

О времени строительства монумента высказано много предположений.

Иосиф Флавий считал его существовавшим уже при Аврааме: «Хеброн не только старше остальных городов в этом краю, но древнее даже чем Мемфис в Египте, ибо число его лет определяют в две тысячи триста, — писал он в I веке. — Рассказывают, что он служил местом пребывания Авраама, родоначальника иудеев, после его исхода из Месопотамии; оттуда также, как гласит предание, дети Авраама переселились в Египет. Их гробницы, прекрасно сделанные из великолепнейшего мрамора, по настоящий день показывают еще в том городе».

Наш замечательный знаток иудейских древностей профессор Киевской Духовной академии Аким Олесницкий, цитируя 51-ю главу пророка Исайи по Септуагинте: «Посмотрите на укрепление, которое вы истесали, и на тесаные камни гробницы, которую вы воздвигли; посмотрите на Авраама, отца вашего, и на Сарру...», — считает эти слова приуроченными к построению харама. И сравнивая его кладку со Стеной плача и остатками древней стены Иерусалима, найденными на русском участке недалеко от Гроба Господня, — относит построение памятника к царствованию благочестивого Езекии.

Любопытно с точки зрения разницы в переводах Библии, что приведенные строки из Исайи в синодальном издании имеют совсем другой смысл: «Взгляните на скалу, из которой вы иссечены, в глубину рва, из которого вы извлечены...»

Но увлеченность Олесницкого, живые подробности его исследований интересны сами по себе. У него можно узнать, что в древнем иудейском богослужении ежедневную утреннюю жертву приносили на ранней заре, когда священник, наблюдавший с вершины Иерусалимского храма восход солнца, возглашал: «Заалело до Хеврона!» Что материалом для постройки Хевронского харама служил самый твердый камень, доставляемый из глубоких каменоломен, — миззи; и каждый камень обточен гладким долотом по краю, срезавшим ровно два сантиметра в глубину, а некоторые камни украшены горизонтально идущими столбиками. Двери и лестницы — более поздней постройки, и можно предположить, что, по изначальному замыслу, в харам не должен был входить никто, кроме священнослужителей. Древняя базилика внутри харама, вместившая теперь часовни Исаака и Ревекки, ранней христианской постройки, как и базилика в Вифлееме; в VII веке арабы перестроили ее в мечеть, в XI — крестоносцы восстановили церковь, в XIII — арабы, захватившие Святую землю, снова переделали ее под мечеть. Крестоносцы же устроили на четырех углах башни, две из которых уцелели и теперь служат минаретами. Описание заканчивается настоящим гимном хараму:

 «При всей своей простоте, хевронский памятник отличается такою гармонией и легкостью в соединении частей целого, такой строгостью и выдержанностью плана, такой изящностью работы и тщательностью в отделке каждого составного камня, какие мы привыкли встречать только в классической архитектуре. Едва ли мы ошибемся, если хевронский памятник назовем самым совершенным памятником древней Палестины, представителем архитектурных созданий древних евреев. Хотя мы не знаем, какой вид в целом представлял иерусалимский храм Соломона, но, по фундаментальности и наружной красоте, он не мог превосходить хевронского памятника!»

Хевронский харам

Источник: Gerd Eichmann / Wikimedia Commons

Кажется, что уж могло быть выше такого сравнения? Но Олесницкий и на этом не останавливается:

 «Но последний несомненно превосходил иерусалимский храм необыкновенно искусным и строгим выбором материала. Тогда как в остатках иерусалимского храма есть камни из сорта маляки, в стенах хевронского харама нельзя указать ни одного камня, сколько-нибудь уступившего действию времени и повредившегося. Только цвет камней из белого, каким он был еще во времена Иосифа Флавия, перешел в тот золотистый цвет, который сам по себе считается уже одним из признаков глубокой древности палестинских памятников».

Хорошо читать книги авторов, любящих то, о чем они рассказывают, — будь то исторические личности, памятники или события Священной истории, — невиданное нами — становится видимым, расширяются границы бытия, вмещая этот опыт чужой любви, потому что любой дар мы можем принять и вместить только сердцем.

У арабских историков есть сказания о строительстве хевронского харама царем Соломоном.

Современные израильские описания относят этот величайший в мире древнееврейский монумент к эре Второго храма — около 2000 лет назад, — и приписывают строительство Ироду, от времени правления которого остались великолепные крепости и дворцы; при этом полагают, что Ирод, потомок идумеев, хотел укрепить звенья, связующие его с Патриархами.

Мы обошли три пары надгробий, размещенных по своим часовням — одно против другого, под роскошными коврами с золотым шитьем, за узорными ограждениями: Авраама и Сарры; Исаака и Ревекки; Иакова и Лии. И от приближения к ним эти образы ожили и прошли чередой, каждый со своей неповторимой судьбой и бездонной священной тайной.

Вот, спасая плененного Лота, Авраам с небольшим отрядом выступил против войска пяти царей и одержал победу, в которой видна была всепобеждающая Десница, и Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб, и вино, — он был священник Бога Всевышнего, — и благословил его, и сказал: благословен Авраам от Бога Всевышнего, Владыки неба и земли;

и благословен Бог Всевышний, Который предал врагов твоих в руки твои.

Чья мысль не замирала перед этим таинственным явлением властителя Иерусалима Мелхиседека, соединившим царственное достоинство с достоинством первого названного в Писании священника, — посредника между Богом, подающим дар благодати, и человеком, приносящим жертву благодарения... Ибо Мелхиседек... во-первых, по знаменованию имени царь правды, а потом и царь Салима, то есть царь мира, без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда, — говорит апостол Павел. И называет Самого Иисуса Христа — Первосвященником навек по чину Мелхиседека.

Чье сердце не сокрушалось, когда Бог искушал Авраама и сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение...

Ты вспоминаешь посланные тебе скорби, — может быть, не сравнимые с этой, но кто может сравнить их и взвесить, — часы своей смертной муки, когда рассудку казалось, что Бог не вправе ставить человеку такие условия, что они превосходят меру Его милосердия и наших сил. И плачет душа, когда Исаак с крестной ношей идет в гору и спрашивает: Отец мой!... где же агнец для всесожжения? Сколько доверия и кротости в этом обращении к отцу... Что вынесло тогда сердце старого Авраама, пришельца и странника в чужой земле, призванного к отречению не только от родства и дома отца своего, но и от столь долгожданного сына обетования, поздней радости? И какой глубины была эта вера, которую Бог вменил ему... в праведность, пролив ради нее потоки благословения на души, неисчислимые, как песок морской...

И страшно и благословенно знать, что в этих прообразах Бог открывает превечную тайну — жертвоприношения Своего Единородного Сына, — и она отражается, преломляется в тайне каждой судьбы... что странствия Авраама — предвестие духовного пути в вере народа Божия — через приятие обетования всей полнотой сердца, исход, отречение, очищение, терпение, искушения, крестные страдания на пути к небесному отечеству и откровения его...

Или вот прекрасная Ревекка с кувшином на плече сходит к источнику и произносит те слова, по которым раб Авраама должен узнать невесту Исаака в чужой земле, и он смотрит на нее с изумлением в молчании, как встречает человек чудо явного Божиего участия в нашей земной жизни.

Сон Иакова на пути в Харран: лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней — это дом Божий, предвестие вечной встречи в таинствах церкви восходящей веры человека и нисходящей божественной любви...

А на земле — встреча с Рахилью у колодца, когда Иаков поцеловал ее и заплакал. И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее. И рождение прекрасного сына любви — Иосифа, проданного братьями в рабство, безутешная скорбь Иакова над его разноцветной одеждой: с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю, — и вознесение и великая судьба Иосифа в Египте...

Перед смертью собрал Иаков сыновей своих и благословил их.

И заповедал он им и сказал им: я прилагаюсь к народу моему; похороните меня с отцами моими в пещере, которая на поле Ефрона Хеттеянина,

в пещере, которая на поле Махпела, что перед Мамвре, в земле Ханаанской, которую купил Авраам с полем у Ефрона Хеттеянина в собственность для погребения;

там похоронили Авраама и Сарру, жену его; там похоронили Исаака и Ревекку, жену его; и там похоронил я Лию…

Вот и Лия, родившая ему шестерых сыновей, упокоилась рядом с любимым мужем... В поздние века к внешней стене недалеко от часовни Иакова была пристроена даже гробница Иосифа, хотя принято считать, что он погребен в Самарии, — но так хотелось бы собрать все эти священные воспоминания в одной ограде...

Древняя базилика над памятниками Исааку и Ревекке перестроена в величественную, богато орнаментированную мечеть. А пространства между часовнями Авраама и Сарры и — через внутренний открытый двор — Исаака и Лии заняты синагогами. После Шестидневной войны евреи вернулись в город Патриархов; их права на пещеру Махпела не полностью восстановлены, они не могут посещать ее в пятницу и мусульманские праздники, зато в свои большие праздники собираются в Хевроне десятками тысяч.

Только у сынов Авраама — христиан, на которых через Христа Иисуса распространилось его благословение, нет места в этих стенах.

Но в своих погребальных плачах и упованиях церковь просит, чтобы все души верных, и победивших на поле земной брани со злом, в котором мир лежит, и в ней сокрушенных, — ибо не собственной правотой спасается человек, а верой, вменяемой в праведность, — Господь упокоил в недрах Авраама, в раю сладости, во царствии живых...

Жаркий декабрьский день сиял над древним Хевроном.

Книга Чисел повествует о том, как Господь повелел Моисею послать людей, чтобы они осмотрели землю Ханаанскую, которую Он дал сынам Израилевым, и соглядатаи дошли до Хеврона, построенного семью годами прежде Цоана, города Египетского. На этом сопоставлении знатоки библейской истории основали предположение, что название города произошло от имени фараона Хенеброна, и египтяне участвовали в его строительстве как архитекторы и инженеры. До исхода и евреи строили города в Египте, но как рабы.

Из долины Есхол между цепями зеленых террасированных холмов, цветущих абрикосовыми, яблоневыми, гранатовыми и масличными деревьями, Моисеевы соглядатаи вернулись с обильными плодами и виноградной гроздью такой величины, что ее несли на шесте двое.

И рассказывали ему и говорили: мы ходили в землю, в которую ты посылал нас; в ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее.

Когда Иисус Навин разделил землю между коленами сынов Израилевых, Хеврон достался в удел Халеву, за сорок пять лет до того ходившему сюда соглядатаем.

А после смерти Саула в войне с филистимлянами пришли все старейшины Израилевы к царю в Хеврон, и заключил с ними Давид завет в Хевроне пред лицем Господним; и они помазали Давида в царя над Израилем... И многие тысячи воинов изо всех колен Израилевых пришли в Хеврон, чтобы передать ему царство Саулово, и праздновали они здесь три дня, ели и пили, потому что братья их все приготовили для них... привозили все съестное на ослах, и верблюдах, и мулах, и волах: муку, смоквы, и изюм, и вино, и елей, и крупного и мелкого скота множество, так как радость была для Израиля.

Здесь родились у Давида шестеро сыновей; здесь плакал он над гробом военачальника Авенира и в его гробнице похоронил голову сына Саула. В тридцать лет воцарился Давид и более семи лет царствовал в Хевроне, городе большом, богатом и укрепленном. Отсюда пошел с войском на Иерусалим, взял крепость Сион, и в Иерусалиме правил всем Израилем еще тридцать три года.

Мы шли по узким улицам с домами, сохранившимися от времен крестовых походов, сквозь сутолоку базара. Отец Иоанн был в подряснике и неизменной шапочке-скуфье, но никто не обращал на нас внимания, и не верилось, что здесь стреляли еще утром.

Улица Хеврона

Источник: 34Travel / Павло Морковкин

Лепились к склону холма лавочки или уходили в его глубину. Катились, гремя по мостовой, тележки. Старик в чалме и халате вез корзины на ослике, мерно цокали по камням копытца. Торговцы сладостями завлекали к своим прилавкам, гудели над ними осы. Терпко пахло пряностями, связки горького зеленого и красного перца, белого чеснока и лилового лука свисали с притолок, и молотый перец рассыпал под мешками красную и черную пыльцу.

Остановились перед столом с разными сортами изюма, и молодой продавец стал весело набирать его в ладони с возгласами похвалы. Изюм был с косточками и без косточек, синий, с дымчатым налетом, темно-коричневый, и нежно-коричневатый, и полупрозрачный золотой — ото всех видов знаменитого хевронского винограда. Сколько прежних путешественников было опечалено тем, что мусульманский сухой закон не позволяет делать из этого винограда прекрасные вина, но и до сих пор он этого не позволяет — ко благу мусульман.

С пакетиком золотистого изюма, приняв эту малость от плодов бывшего райского сада, мы походили по тесным и пестрым рядам, мимо оранжевых, желтых, зеленых, красных фруктовых и овощных горок...

Посмотрели на свет изделия из синего стекла, которыми славился когда-то город, — светильники, стаканы, вазочки, рюмки, тарелки... Покопались в груде медного хлама — браслетов, подвесок, подсвечников, пуговиц, игрушек и сувениров, и я едва устояла, чтобы не купить за пятнадцать шекелей медного маленького ослика с бирюзовыми миндалинками глаз, тянувшего за собой медную повозку. И вот, подумать только, мне и теперь немножко жалко, что я его не купила — стоял бы теперь у меня на столе ослик с большими медными ушами, с синим хевронским взором...

В такси на Иерусалим мы ехали вместе с арабами. Никто из них не понимал по-русски, но говорить уже не хотелось: так много вместили в себя эти длинные сутки без сна, даже не верилось, что прошли всего сутки — с середины субботы до середины воскресенья, девятнадцатое декабря, день памяти святителя Николая, — его нечаянный дар.

У поворота крепостной стены старого города я выходила, отец Иоанн ехал на вечерню службу в Гефсимании. В машине мы и простились — тоже навсегда.

Дивно и странно, что Господь определил нам пережить вместе эти два дня с перерывом в месяц, двое великих бессонных суток — восхождение на осиянный Его явлением Пик Моисея в Синайской пустыне и посещение места Его встречи с Авраамом у Мамврийского дуба, — словно для того, чтобы мы вместе припали к могучим живым корням нашей единой веры и унесли в себе такую яркую память об этих вневременных священных событиях и такую острую боль от нашего давнего временного раскола. 

[1] Харам — от арабского «запретный» — священное для христиан, иудеев и мусульман здание над пещерой Махпела, место погребения Праотцев.