Паломничество на Синай. Глава 24. Раифа

Древняя Раифа — теперь городок Эль-Тор — лежит в ста милях от монастыря Святой Екатерины под пальмами на песчаном берегу, усыпанном цветными ракушками, между величественной панорамой Синайских гор и Суэцким заливом.

В отрогах гор заброшены пещеры отшельников, погибших здесь в ранние века. Раифский монастырь Иоанна Предтечи, выстроенный при императоре Юстиниане, с базиликой, множеством келлий, окруженных крепостной стеной и башнями, до основания сокрушен в XI веке нашествием мусульман, разрушивших и святыни Иерусалима, и засыпан желтыми песками. Арабское предание гласит, что монахи скрылись в горе Накус, и потому теперь из глубин ее слышны голоса, колокола и гулы, привлекавшие сюда наших паломников; а ученые путешественники объясняют таинственные звуки пустотами внутри горы и движением песков.

Другое предание связывает эти места с библейским Элимом:

И повел Моисей Израильтян от Чермного моря...

И пришли в Елим; там было двенадцать источников воды и семьдесят финиковых дерев; и расположились там станом при водах.

В конце XV века митрополит Ефесский Даниил по пути из Египта на Синай добрался до Раифы и записал, что из источников шесть поглощены песком, зато финиковых деревьев стало больше тысячи. А иеромонах Ипполит Вишенский в начале XVIII века рассказывает, что когда финики поспевают, приходят из монастыря по пятьдесят человек и больше и собирают, сколько хотят, делают из фиников уксус, хорошие квасы и водку; и арабы собирают и всего собрать не могут.

В 1728 году наш неутомимый паломник Василий Барский, за двадцать четыре года посетивший пешком все святые места в Европе, Азии и Африке, выйдя из Раифы, за день дошел от подножия гор через каменистые хребты и ущелья до Синайского монастыря.

Более века спустя, в 1850 году, епископ Порфирий насчитал в Раифе всего двенадцать домов, слепленных из морских окаменелостей вокруг кусков белого коралла, не приметил ни торговых лавок, ни какого-либо движения людского, ни лодок возле узкой набережной. Зато он неустанно восхищался дальними видами Синайских гор, Красного моря и финиковыми рощами, садами, снабжающими монастырь фруктами и овощами, а в теплой серной воде одного из оставшихся шести Моисеевых источников с удовольствием совершил омовение.

Многие паломники предпочитали двенадцатидневному путешествию на кораблях пустыни морской путь на парусных египетских судах из Суэца в Эль-Тор, а отсюда уже добирались к Хориву. Прибывший через десятилетие после епископа Порфирия из Суэца всего за семнадцать часов на снаряженном по повелению вице-короля Египта военном пароходе Авраам Норов насчитал здесь лишь на два дома больше, посетил бедную арабскую православную церковь, окормлявшую пятнадцать семей, приобрел замечательные раковины и голову рыбы-пилы.

Эта поездка была мне обещана: Владыка предполагал посетить еще раз Фаран и оттуда Раифу до своего отъезда в Грецию.

Время мое на Синае приблизилось к концу — оставался последний день и утро следующего, и я уже стала терять надежду, когда Иосиф передал, что можно собираться в Раифу. Елена вдруг тоже выразила желание посмотреть Фаран, и Владыка охотно согласился, как обычно соглашался на все, о чем просили, если это было в его власти, — такое применение своей власти находят только духовно высокие люди.

Дорога в Эль-Тор

Источник: Travel Living / Юрий Сидоров

Кольцо из ноздри Елена уже извлекла, хотя в ушах они остались; вместо майки и пестрых бус на ней темная кофточка с рукавами, приглушающая яркость цыганской юбки. И с лица как будто смыто все наносное — тушь, краски, улыбка, — оно усталое и, видно, что не такое уж молодое.

По пути я пользуюсь последней возможностью задать несколько вопросов, и Владыка немного рассказывает о себе.

Он был одним из старших сыновей в многодетной семье, с детства любил богослужение. В двадцать четыре года окончил богословский факультет Афинского университета. Мечтал, как Альберт Швейцер, отправиться в миссию в Африку, только врачом душ — монахом и священником. Хотел получить опыт послушания в любом греческом монастыре, может быть, на Афоне, но прочел о монастыре Святой Екатерины, увидел его твердыню на фоне Хорива, и написал письмо архиепископу Синайскому Порфирию Третьему о намерении провести здесь три-четыре года. Архиепископ ответил, что готов его принять. Так в двадцать шесть лет он прибыл на Синай и получил келлию в монастыре.

Одним из великих чудес всегда казалось мне человеческое общение — как открытие другой галактики, где все подобно и все ново, и тайна этой новизны и есть тайна личности. До конца ее знает только Бог, наедине замысливший сердца и судьбы наши. Человек чаще всего едва угадывает издали облик других, а служитель Божий еще менее постижим, потому что главное в нем — эта неизреченная тайна общения с Богом.

Владыка из-за стекол очков смотрит на шоссе, негромко, но, по моей просьбе, раздельно произносит английские слова. Его послушание церковника — кадиловозжигателя — длилось год. По два-три часа в день он помогал дипломированному врачу, иеромонаху Григорию, или замещал его. Уже тогда в монастыре был бесплатный госпиталь для бедуинов и паломников, единственный в окрестностях…

Несколько раз я собиралась посетить этот госпиталь, но Тасис предупредил, что доктор не любит, когда его отвлекают, и лучше зайти после приема. Но сколько я ни пыталась переждать прием, он не кончался: на втором этаже нового корпуса вдоль галереи до середины дня сидела очередь из бедуинов и бедуинок с детьми, а после вечерни в госпитале никого не было. Я посетовала на это; вечером ожидала в приемной, а в кабинете архиепископа разувался житель пустыни, поставив ногу на кресло — показывая незажившую рану. «Мы отправляемся в госпиталь, — сказал мне Владыка, — хотите увидеть его хотя бы без врача?». Я увидела зубной кабинет и две высокие комнаты, до потолка заставленные вдоль стен ящиками с медикаментами; лекарства в коробочках, баночках, тюбиках заполняли и несколько шкафов. Все это раздавалось бесплатно и, кажется, всегда — с тех пор, как бедуины перестали нападать на монастырь и получили сюда доступ; только теперь для госпиталя построено за стенами монастыря отдельное здание. Владыка подобрал бинты, средства для промывания ран, антибиотики и долго по-арабски объяснял бедуину, как ими пользоваться.

Итак, в двадцать семь лет он принял постриг с именем Дамиан и еще через месяц — рукоположение во диаконы. Желание уехать в миссию оставалось, но епископ просил подождать: богословски образованный и сведущий в медицине монах был очень нужен, и он послушался. Порфирий умер, на его место был избран Григорий Второй, но и тот благословил Дамиана ждать. В тридцать лет его рукоположили в священники; был он секретарем подворья в Каире, преподавал богословие в гимназии и лицее семи сотням детей — преимущественно греков, но и арабов. И только еще через пять лет получил разрешение уехать в миссию.

Тем временем мы прибыли в Фаран: шестьдесят километров промелькнули за полчаса — внешне спокойный Владыка живет на высоком напряжении и ездит на больших скоростях. Однажды мы проезжали холм, где стоял Моисей во время битвы с амаликитянами, Владыка отпустил руль на свободу, чтобы показать, как Моисей воздевал руки, как опускал их от усталости, и тогда амаликитяне побеждали, и он воздевал руки снова: я непроизвольно взглянула на шкалу — пока руки Владыки были воздеты, машина ехала со скоростью сто двадцать километров в час.

Оставив Владыку с игуменией на террасе, а Елену поручив милосердию Себастии, я побродила под сквозной тенью пальм — в прощальной печали.

Я знаю, что не решусь на последнее отречение, останусь между, сердцем принадлежа монастырю, а всеми привычками, образом жизни — одиночеству и свободе. Неужели мне дано только созерцать чужое бытие в Боге, но не быть? Или это трагедия творчества — как подмены, созидания неких форм вне себя, вместо того, чтобы созидать себя? Но разве нельзя писать, как иконописец — образ; строить, как архитектор — храм; петь, как поют псалмы, чтобы все внешнее переплавилось в молитву покаяния, прошения, благодарения? Плод, съеденный без благословения — это яблоко грехопадения; но яблоки, освященные в день Преображения — прообразы райских плодов, и хлеб, принесенный на проскомидию — священная жертва...

Опять быстро пересекаем прекрасную гаснущую пустыню с силуэтами гор по горизонту, лиловыми тенями, кустиками колючек и редкими деревцами. Владыка спешит, — на вечер он назначил совет в монастыре, — но рассказ продолжает по-прежнему неторопливо.

Он провел год в Кении и Танзании, вернулся, был членом совета и секретарем монастыря. В 1973 году умер архиепископ Григорий. Назначили день выборов нового епископа, — должны были собраться монахи из подворий Греции, Ливана, Кипра. Трижды переносили срок, потому что началась война между Египтом и Израилем, и отцы не могли приехать. Наконец собрались, обсудили правила выборов, предложили трех кандидатов и выбрали из них двоих. Потом все пришли в церковь, отслужили всенощную. Отцы получили по две бумажки с именами кандидатов — одну из них каждый опустил в ящичек, поставленный в раку святой Екатерины. Ящик открыли все вместе, сосчитали голоса — единогласно был избран Дамиан.

В день памяти преподобного Саввы Освященного он принял великую схиму в этом монастыре между Вифлеемом и Мертвым морем. Еще через две недели Венедикт, патриарх Иерусалимский, его рукоположил: по освященной веками традиции он стал игуменом монастыря Святой Екатерины и архиепископом Синая, Фарана и Раифы.

Машина въезжает вверх по дуге эстакады. Владыка предлагает выйти, и мы подходим к ограждению, нависшему над нижними витками дороги.

Впереди расплавленное солнце погружается в синие с холодным стальным отливом волны Суэцкого залива, разливая широкую огненную полосу и брызги пламени.

Над противоположным берегом залива распластана меркнущая полоса заката, и на ее фоне цепь нефтяных вышек полыхает высокими желтыми факелами — это горит нефть. Вдалеке колышутся под ветром кроны пальмовой рощи, склоняясь все сразу в одну сторону и распрямляясь, горят фонари и окна Эль-Тора.

Есть что-то тревожное, пугающее в слиянии небесного и земного пожаров, позднего дневного и электрического света, и это похоже на апокалиптическое видение сгорающего мира, но никак не на тихую Раифу, которую я ожидала увидеть и которой давно уже больше нет.

Едем между витринами магазинов, мимо рядов базара, где арабы торгуют, курят, пьют кофе, и на всем этом лежат отсветы пожара.

Смеркается, и к моему огорчению, мы не успеваем посетить финиковую рощу, только проезжаем вдоль длинной ограды, и я вижу двухэтажный дом за ней и над ней купы пальм — владения монастыря. Большую часть из них отняли египетские власти, но много и осталось.

В двух километрах от рощи — монастырское подворье с церковью святого Георгия Раифского. У входа за ограду будка и часовой с автоматом: чем дальше от монастыря, тем более враждебно окружение, а при нищете бедуинов оставить без охраны церковь и дом означало бы сразу все потерять — даже стены растащили бы по камню.

Часовой-араб сдвигает автомат за спину и целует руку Владыке.

Навстречу выходит иеромонах Арсений лет тридцати, настоятель церкви, и двое его молодых помощников, православных арабов. Владыка остается с отцом Арсением в его доме, а меня и Елену ведут в церковь.

Высокая, каменная, покрашенная в белый цвет, с тремя арками, расчленяющими фасад, и полукруглым фронтоном над ним, она выстроена сто десять лет назад вне традиционных стилей, но по сравнению с закопченными строениями, в которых ютилась церковь раньше, кажется прочным форпостом православия.

Храм Георгия Победоносца в Эль-Торе

Источник: Travel Living / Юрий Сидоров

Изнутри она красивее, чем снаружи, ухожена, украшена, подсвечена из-за цветных стекол окон, сияет мраморной белизной пола, начищенной медью и позолотой царских врат с резьбой в виде виноградных листьев. В самом типе и образах трехъярусного иконостаса на темно-красном фоне алтарной преграды я узнаю стиль русских икон конца прошлого века и различаю церковно-славянские надписи: весь иконостас подарен Россией. И мне так же радостно встретить здесь эти богатые русские дары, как слышать наши колокола на юге Синайской пустыни.

Арабы проводят по двум этажам гостиницы с домашней часовенкой, салонами, зеркалами, коврами и убранными комнатами со множеством кроватей, сейчас пустующих, с душевыми и ваннами, — здесь можно разместить человек пятьдесят. Тишина, ни звука не доносится с египетской земли, только за окнами еще дымится зарево заката.

Оно сменяется призрачным светом звезд, когда мы мчим через пустыню обратно по почти незримому шоссе. Елена спит на заднем сидении.

А Владыка рассказывает о борьбе монастыря за независимость от Александрии и Иерусалима — историю многовековую, драматическую, с коварством восточных патриархов и анафемами на синаитов, — но увенчавшуюся автономией Синайской архиепископии.