Паломничество на Синай. Глава 15. «Карамелла! Карамелла!»
Источник: Wikimedia Commons
По благословению Владыки отец Павел ведет меня и молодую паломницу-гречанку Кириаки к преподобному Иоанну Лествичнику. Отец Павел в подряснике и длинном жилете, с рюкзачком за плечом идет впереди, изредка оборачиваясь и ожидая нас. В монастыре он один из двух священников, служащих череду. Другой, уже старенький отец Адриан, отслужив две недели, уходит за гору в свой скит Галактиона и Епистимии. А отца Павла в свободные от богослужений часы я часто вижу в саду — в той же скуфье, высокий, худой, с порывистыми движениями, он то поливает из шланга грядки, осыпая их веерами брызг, то подпиливает и обрубает сухие стволы или ветки. И даже сверху и издали — а я вижу его от ограждения площади перед монастырем, ниже которой развернута длинная панорама сада, — кажется, что он с азартом отдает нерастраченные силы возделыванию сада.
За площадью с витринами магазинов поселка Санта-Катарина, за его окраиной, дорога поворачивает в ущелье, противоположное долине Леджа: отец Павел останавливается и показывает взглядом — там, между крутыми срезами гор, за высокими итальянскими тополями в роскоши золота и зелени — монастырь Сорока мучеников.
Спускаемся по осыпающейся каменистой дороге между склонами, по которым разбросаны дома бедуинов. Двое мальчишек выглядывают из-за низкой ограды и вдруг стремглав, с каким-то воинственным пронзительным кличем кидаются наперерез: «Карамелла! Карамелла!». И вот уже с другого склона несется орава детей с тем же ликующим воплем и окружает нас. Отец Павел развязывает рюкзак: появляются пачки фломастеров, блокноты, тетрадки, карандаши. Все это мгновенно исчезает за пазухой или в карманах маленьких бедуинов, снова протягивающих темные ладошки. Дети лет от пяти до двенадцати прыгают вокруг него, кричат, когда он вынимает из рюкзака горсти конфет в ярких обертках, толкаются, каждый старается выхватить конфеты первым: «Карамелла! Карамелла!», и еще какое-то арабское слово выкрикивают они порознь и вместе.
Отец Павел поворачивается на мгновение — лицо оживленное, с выражением радостным и смущенным:
– Знаете, что они кричат?! — «Я не брал! Я не брал!»
Он опускает руку в рюкзак, достает пригоршни конфет.
«Карамелла!» — доносится со склонов впереди, и прежняя орава пополняется новыми бедуинчиками, самые маленькие дергают за полу подрясника, чтобы обратить на себя внимание, те, кто повыше, хватают отца Павла за руку, и все кричат: «Я не брал!»
Кириаки, с прямыми, до плеч, золотыми волосами, с ласковым выражением карих глаз под золотыми ресницами, переводит медленный взгляд с детей на отца Павла, на меня:
– Здесь вокруг очень бедные селения... У детей ничего нет...
Так мы и продвигаемся вглубь ущелья, через каждые метров двести попадая в окружение и выбираясь из него ценой малого выкупа, доставляющего отцу Павлу нескрываемое удовольствие: для того он и нес за плечом рюкзак, как Санта Клаус. Ему лет пятьдесят пять, в густой нестриженной бороде еще нет седых волос, оживление делает моложе его лицо со светлыми улыбающимися глазами.
– Очень бедные селения... — повторяет он. — Непонятно, чем живут...
И обрывается, словно наткнувшись на отсутствующее выражение моего лица, которого я до этого не осознавала. А мне вдруг вспомнились нищие, появившиеся на наших улицах и вокзалах, женщины с грудными детьми, сидящие в жидкой весенней грязи на ступеньках в метро, старушки, низко повязанные платком, низко склонившиеся над протянутой дрожащей ладонью... — и это после новых долгожданных и громко возвещаемых преобразований.
Вспомнилось где-то опубликованное письмо: мать — пьяница, отец в тюрьме (или наоборот), бабушка-инвалид осталась с двумя маленькими детьми, утром они плачут: «Бабушка, дай каши!», а она отвечает: «А у меня нет»...
И еще вспомнились наши ребятишки на Казанском вокзале, робко, с затаенным ожиданием в глазах обступившие группу веселых туристов из Германии, разламывающих для себя плитки шоколада, — дети победителей... Многие из них и не видели таких блестящих карамелей.
Не станет ли наш народ беднее бедуинов, если Бог превращает реки в пустыню и источники вод — в сушу, землю плодородную — в солончатую, за нечестие живущих на ней?..