Паломничество на Синай. Глава 11. Фаран – рай каменистой Аравии

Во вторый год, во вторый месяц, в двадцатый день месяца, поднялось облако от скинии откровения; И отправились сыны Израилевы по станам своим из пустыни Синайской, и остановилось облако в пустыне Фаран...

И последнее благословение Моисея, умирающего на горе Нево, с которой дано ему увидеть издали обетованную землю, начинается словами:

Господь пришел от Синая, открылся им от Сеира, воссиял от горы Фарана, и шел с тьмами святых...

Вади Фаран... совершившие путь через раскаленную пустыню, входили в это ущелье, как в райскую долину. Мы сидим в глубокой тени террасы, и ее каменный барьерчик обрамляет снизу чудесную панораму монастырского сада. Несколько высоких пальм с роскошными кронами украшают собой передний план; ниже – апельсиновое дерево в зелени ветвей и золотых шарах. Сад простирается вглубь долины, а с обеих сторон к нему нисходят багровые горы и смыкаются в перспективе...

Игумения – герондиса Геннади́я – разговаривает с Владыкой; английского она не знает совсем, и я могу только видеть ее милое смуглое лицо и черные глаза с выражением ласковой и печальной кротости. Монахиня Себастия в низко повязанном платке ставит на садовый столик стаканы с грейпфрутовым соком. Три монахини сейчас в Греции или болеют, и сама мать Геннадия передвигается с палочкой: нужно ехать в Каир на лечение, но не на кого оставить монастырь.

Пока не стемнело, Владыка отпускает меня посмотреть руины древней церкви и резиденции епископа на высоком холме рядом: когда монастыря еще не было, с начала IV века до VI гора Синай и долины с келлиями отшельников входили в Фаранскую епископию.

Холм стоит посреди ровного каменистого поля, пересеченного дорогой. За ним почти отвесно поднимаются порфировые и гранитные горы, и в их сломах чернеют зевы пещер. В Фаранской долине люди селились с доисторических времен, когда пещеры служили единственным убежищем: еще в прошлом веке здесь находили могильники каменного века с остатками захоронений. Природные пещеры сменились высеченными в скалах, потом хижинами из камня. В библейские времена этот оазис, самый зеленый и плодородный на всем полуострове, заселяли амаликитяне. Не одолев их, израильтяне не получили бы доступа к обильным источникам, финиковым пальмам, фруктовым садам и зелени пастбищ, и главное, к наиболее проходимым путям в обетованную землю. А уже с III-IV веков, как и вокруг Синая, в окрестных пещерах селились отшельники, спасавшиеся в отдаленной земле от гонений.

Пещеры Фарана

Источник: Turizm.ru

Первое имя епископа Фаранского упомянуто в «Достопамятных сказаниях»: «Рассказывали об авве Нетре, ученике аввы Силуана: когда жил он в своей келлии в горе Синайской, он в известной мере исполнял требования своего тела; когда же сделался епископом в Фаране, – начал жить гораздо строже. Ученик его сказал ему: Авва! когда мы были в пустыне, ты не так строго жил. Старец отвечал ему: там была пустыня, безмолвие и бедность, и я поддерживал тело мое, дабы не изнемочь и не искать того, чего я не имел. Но здесь – мир; тут есть все удобства, если и случится заболеть, то есть кому помочь. Здесь боюсь я, как бы не погубить в себе монаха!»

Как меняется со временем представление обо «всех удобствах»...

Поднимаюсь по осыпающемуся склону к руинам базилики V-VI века и брожу в разрушенных стенах. Отчетливо прочитывается план древнего храма: приподнятая алтарная часть, три нефа и боковые приделы, нартекс, отделенный стеной. Все это вместе с остатками массивных гранитных колонн делает архитектуру здания похожей на Синайский храм, его прообраз, или, наоборот, уменьшенный и удешевленный проект. И невольно приходит на ум, что здешний строитель помнил об усеченной главе легата – так точно поставлена базилика на темени холма.

Еще в прошлом веке в пещерах вокруг него находили медные кресты, светильники и остатки монашеской утвари, старинные монеты. А ко времени сбора фиников сюда приходили караваны, бедуины разбивали походные палатки и жгли костры.

Четкие контуры гор на тусклом небе, безлюдье, сумерки, тишина... Опять, как на берегу Красного моря, возникает чувство нереальности окружающего пространства – так оно невиданно красиво. Если бы холм не был огромным, он казался бы насыпанным в самом живописном месте, где сходятся три долины. Воздух на глазах сгущается, лиловеет, сливаются тени в долинах, и в них погружаются кубики домов, разбросанные по склонам ущелий, украшенных садами и купами пальм. Часовней, сторожкой в саду видна сверху церковка Пророка Моисея, едва различим крест.

Потом Себастия ведет меня в эту церковь, построенную пятнадцать лет назад. Колонны, поддерживающие навес над порталом, из древнего храма, все остальное – иконостас, резные стасидии и кресло архиепископа из светлого дерева – блестит свежим лаком. Но церковь кажется пустой: это пустота еще не обжитого, не намоленного дома, предназначенного Богу, но как будто пока не заселенного. Литургия совершается раза два в месяц, когда приезжает иеромонах из монастыря или Владыка Дамиан. Конечно, и Верховный Владыка заходит сюда, но ненадолго и пока не оставил явных благодатных следов Своего присутствия – это придет с долгими годами.

Себастии около сорока, невысокая, худенькая, слабенькая, вся она – приветливость и смирение. Гречанка, с детства любившая церковь, она уже шесть лет в монастыре; вместе с игуменией вычитывает последование богослужения, монашеское правило, принимает паломников и туристов. В ее келлии поражает отсутствие вещей – кровать, тумбочка, бумажные иконы, четки, несколько книг... – должны же у человека быть хоть какие-нибудь вещи? У монаха – нет, он отказывается ото всего, чтобы ничто не стояло между ним и Богом, даже самое малое. Но как должна быть заполнена жизнь изнутри, чтобы ни в чем земном не нуждаться...

- Вы не боитесь здесь? – спрашиваю я, глядя в узкое черное окно.

Себастия смотрит с тихой радостью, отвечает застенчиво, и в английской фразе я с трудом узнаю слова псалма: Живый в помощи Вышнего в крове Бога Небесного водворится...

- Оставайтесь с нами, – говорит она, – мы будем очень рады... 

Сад уже освещен фонарями, и потому еще более таинствен. Как бледные лампочки, светятся в ветвях лимоны, забытые шары грейпфрута пригибают ветки до земли, рассыпаны по ней ржавеющие мандарины. Давно отцвел миндаль, но в воздухе разлит запах садовой мяты, и арка над дорожкой увита виноградной лозой. Звезды и листья плавают в большом водоеме, из которого орошается сад. Над ним стволы пальм высоки и прямы, как корабельные мачты, и между их кронами сверкают звезды.

Я стою под пальмой и смотрю вверх, в неподвижную черную крону с прорезями небесного света, погружаясь в благоуханную свежесть и тишину ночи. Остаться здесь, все забыть, для всего умереть... Что еще не прошло или не утрачено, о чем стоило бы сожалеть? Чем мы живем в миру? – строим жилища, семьи, растим детей, ходим на какую-то службу, рисуем или пишем – занимаемся внешним строительством. Но однажды – опустеет ли дом, совершится ли разлом в привычных устоях – и душа обнаруживает зияющую пустоту, потому что была заполнена не изнутри, а снаружи, пусть любимым, но другим, внешним для той последней глубины, на которой она одна перед Творцом. И ты видишь, что стена, в которую всю жизнь укладывал кирпичи, – выросла между тобой и Богом.

А они, отшельники и монахи, ото всего отрекшись, оторвавшись с кровью, строят храм души, в который рано или поздно войдет Господь. Это они – плоды древнего избрания, удел Божий из всех народов, род избранный, царственное священство, закваска, на которой замешана история человечества, все еще ожидающего своего исхода. Потому и преследуют их императоры, фараоны, убивают варвары – это князь мира сего борется за каждую душу; но в смерти своей избранники и празднуют последнюю победу – воскресение. Зато любовью вечною возлюбил их Господь, и Он изменит печаль их на радость, и утешит их, и обрадует их после скорби их... А все остальное и так пройдет, отцветет, отболит, погаснет, изменится из радости в печаль или изменит...

Сад спускается несколькими уступами и заканчивается пустырем. Через несколько лет и на нем вырастут деревья: монастыри превращают пустыню в цветущий сад – это отражение и символ их внутреннего предназначения. В разной мере оно исполняется, и не только личным трудолюбием и благочестием монахов: совершается литургия, и Божественная благодать нисходит незримыми потоками. Покаянием, подвижничеством, постом очищается и утончается окаменевшее сердце, становится прозрачным для благодати, и через него она проливается на землю – и животворит.

Оазис Фаран

Источник: Turizm.ru

Взывай громко, не удерживайся; возвысь голос твой, подобно трубе, и укажи народу Моему на беззаконие его, и дому Иаковлеву – на грехи его.

Они каждый день ищут Меня и хотят знать пути Мои, как бы народ, поступающий праведно и не оставляющий законов Бога своего...

«Почему мы постимся, а Ты не видишь? смиряем души свои, а Ты не знаешь?..»

Таков ли тот пост, который Я избрал, – день, в который томит человек душу свою, когда гнет голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел?..

...Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо;

Раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого – одень его, и от единокровного твоего не укрывайся.

Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя.

Тогда ты воззовешь, и Господь услышит; возопиешь, и Он скажет: «вот Я!» Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное,

И отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень;

И будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнять кости твои, и ты будешь, как напоенный водою сад...

Не потому не слышит человек призываний Божиих, что не верит в истинность их, а потому что они превышают его меру. Замысел Божий о нем божественно высок, а человек слаб, неразумен и низок. И в надежде на счастье продолжает убивать и отнимать у голодного хлеб, чтобы напитать свою душу, но остается алчущим и жаждущим в пустыне, ибо всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится.

Монастырь – оазис в пустыне, царство не от мира сего, островок земли обетованной, напоенный водою сад...

Кто возделает его? Маленькая сестра Себастия, игумения с палочкой, Владыка Дамиан?

Да, с Божией помощью...

Слабый человек может так полюбить Божий замысел о себе, что исполнится решимостью и вырастет до его величия. Если не сломается, не надорвется, не погибнет, если не затопчут окружающие, если хватит сил на долгий крестный путь, если... если...

Помоги, Господи, всем однажды давшим обеты, которые нельзя взять назад, ушедшим из мира, чтобы в него не вернуться, но повернуть его к вечному свету.