Крещение Господне: погружение в Бога
Почему Христос пришел «креститься от Иоанна», а Иоанн же захотел «креститься Христом»? «Удерживал» ли пророк Спасителя от исполнения задуманного, или же «запрещал» Ему это делать? И почему Таинство Крещения можно считать погружением в реальность Церкви, а Бога — океаном любви и веры? Об этом и не только мы вновь рассуждаем, всматриваясь в глубину текстов Острожской Библии в день праздника Крещения Господня.
В праздник Богоявления в храмах на литургии читается шестое зачало из Евангелия от Матфея. Обратимся к тексту Острожской Библии:
Интересно сравнить несколько фраз, которые если не переворачивают смысл сюжета, то уж точно могут раскрыть его глубже или, как минимум, дать читателю пищу для размышлений. На первый момент мы просто обратим внимание: Иисус приходит на Иордан к Иоанну Крестителю, чтобы «креститися от него» (Мф. 3:13).
Что происходит после этого? Современный перевод говорит, что Иоанн «удерживал» Христа от этого. В старом тексте видим слово «возбраняше» (Мф. 3:14).
Оно переводится на русский совсем не как «удерживать», «запрещать». Переводчикам более поздних веков трудно представить, что Иоанн Предтеча мог запретить Христу что-то делать. Но здесь смысл эпизода хорошо раскрывает одновременно и уровень чувства святыни у пророка, понимавшего, Кто перед ним, и то, что он абсолютно недостоин совершать над Сыном Божиим обряд.
Однако самый интересный и глубокий момент во время сравнения текста Острожской Библии и современного русского перевода открывается уже после, когда Иоанн мотивирует свой отказ тем, что «азъ требую Тобою креститися» (Мф. 3:14).
В русском переводе это место интерпретировали в значении «от Тебя». Но мы уже упоминали ранее, что в славянском тексте Христос приходит к Иоанну «креститися от него» (Мф. 3:13), и уже далее пророк не повторяет то же самое в отношении Спасителя, но говорит довольно интересно: «требую Тобою креститися» (Мф. 3:14). Не от Тебя, а Тобою.
Крещение — это входные врата в Церковь. Церковь есть Тело Христово. Таинство Крещения можно символически интерпретировать как «погружение» в реальность Церкви. Недаром это и делается именно через три погружения в воду во время исполнения обряда, при этом упоминается каждое из Имен Святой Троицы. Человека погружают в Бога — очень грубо и одновременно просто это можно было бы выразить именно так. Очевидно, что славянский перевод содержит некоторое богословское расширение, не низводя слова Иоанна Крестителя до сравнения себя с Господом (ведь внешне это выглядит как диалог двух людей равнозначных, отвечающих друг другу просьбой на просьбу), а, наоборот, показывая, что если в случае с пророком действительно Христос просит у обычного, пусть и великого в своей святости, человека совершить над собой обряд ритуального омовения, то Иоанн Предотеча уже отвечает иначе. Он просит Господа погрузить себя в Бога, в реальность Церкви, как минимум, на духовном уровне понимая, Кто перед ним сейчас стоит на берегу реки.
Собственно, после этих слов и происходит события откровения Бога о Себе: пророк и собравшиеся на Иордане люди увидели Сына Божия, на Которого во время погружения сходил Дух Святой и слышали с неба голос Отца. И крещение, которое творится во имя Отца, Сына, и Святого Духа, погружает человека в Бога, открывая ему путь к спасению. И фраза апостола Павла о «крещении и облечении во Христа» также говорит о том, что христиане уже не смотрят на Церковь как внешние наблюдатели, например, на океан и его красоты, а словно дайверы полностью уходят под воду, находясь под влиянием стихии, открывая для себя невидимый с поверхности мир веры, сталкиваясь с трудностями, которые таит в себе морская пучина.
Праздник Богоявления — повод вспомнить о любви нашего Господа, в которого мы однажды с головой погрузились и были объяты его теплотой и заботой. Церковь — океан Божией любви, который, подобно Дому Любящего Отца, всегда готов принять нас в свои объятия.